Читать книгу - "Весна в Карфагене - Вацлав Михальский"

"Варфоломеевская ночь в Севастополе 23 февраля 1918 г. (Из воспоминаний очевидца.)"

"Морской центр в Сибири (1918—1919)".

"Краткая история о действиях Отдельного морского учебного батальона (армия адмирала Колчака, 1919 г.)".

"Нападение английских катеров на Кронштадт ночью 8 августа 1919 г."

"Страницы Русского флота (очерк о подводной лодке «Тюлень» белого Черноморского флота, октябрь 1918 – апрель 1920 гг.)".

"Каспийская военная флотилия в период Гражданской войны 1920—1921 года".

"На эскадре (сведения о личном составе, приказы, хроника событий)".

"Наблюдения над течением в Югорском Шаре и их обработка (июнь 1919 г., ледокол "Иван Сусанин")".

"Электромагнитный способ подъема затонувших судов"[43].

…и так далее. Только из одних этих названий понятно, что "Бизертинский морской сборник" был не просто хроникой жизни колонии (что ели, как спали, кто что сказал, какая была погода), но хроникой работы ума и души изгнанников, хроникой их служения русскому флоту в далекой и жаркой Тунизии. Редакция "Бизертинского морского сборника" помещалась на подводной лодке «Утка», а редактировал сборник ее командир капитан второго ранга Нестор Александрович Монастырев[44].

В бумагах Марии Александровны и по сей день сохранился первый номер "Бизертинского морского сборника" с редакционным вступлением, которое все кадеты и гардемарины корпуса знали наизусть, как "Отче наш", потому что учили его на уроках русской истории; оно было написано на больших листах картона крупными буквами и висело в каждом классе:

"Смутное время погрузило нас в самую глубину национального позора, но мы твердо уверены, что спустя немного столь же высока будет волна национального подъема. Нам на долю выпали тяжкие испытания, но наш долг выдержать их с достоинством и из смутного времени вынести чистыми заветы Великого Петра и своих незабвенных учителей.

Ушаков, Сенявин, Лазарев, Нахимов, Бутаков, Макаров и Колчак – вправе требовать этого от нас, на чью долю выпадет тяжкая работа по созданию флота"[45].

Постановка пьесы "Три сестры" была приурочена ко дню Святителя Павла Исповедника – морскому празднику, который издавна почитался в русском флоте. По новому стилю праздник падал на 6 ноября, к этому дню и готовились. Ждали многих высоких гостей из Туниса, губернатора Бизерты и даже, по слухам, самого маршала Петена, еще недавнего главнокомандующего французской армией, прославленного на весь мир в битве с немцами героя Вердена[46]. Интересы Франции в Северной Африке были так велики, что пребывание в Тунисе с инспекционной поездкой столь знаменитого полководца никого не удивляло.

Петена очень любили в Морском корпусе: ведь это он велел вернуть русским их оружие, и теперь в пирамидах стояли настоящие винтовки, а не деревянные муляжи. Петен уже бывал в корпусе и нашел его состояние отличным: "Мы должны вас считать беженцами, но мы видим в вас образцовую воинскую часть". Вот и теперь его ждали как признанного корифея военного дела и готовились к его приезду по всем правилам флотской службы. Служитель библиотеки корпуса даже подготовил несколько французских книг о полководцах с тем, чтобы прославленный маршал оставил на них свои автографы.

Машенька давно уже выговорила себе право ходить в мужском кадетском обмундировании, поскольку женское не было предусмотрено флотской службой. В брюках, в матроске, в тельняшке, в общих для всех «танках» на ногах она выглядела залихватски прелестно, тем более что она не обрезала волосы, а носила косы: то укладывала их под бескозырку короной, а то и выпускала на плечи. "Распустила Маня косы, а за нею все матросы!" – веселились при виде нее самые младшенькие кадеты, мелюзга хихикала и дразнилась, а старшие их собратья по Морскому корпусу смотрели вслед Маше как завороженные, смотрели на нее, словно на явление природы, прекрасное и таинственное…

В дверь кабинета постучали, она тут же открылась, и в комнату к Мари вкатились крохотные Муса и Сулейман, а следом за ними вошла улыбающаяся Хадижа.

– Ах вы мои красавцы! – вставая с тахты, восторженно приветствовала их Мари. – Здравствуйте, дети!

– Здра! – вразнобой отвечали маленькие черноглазые ангелята в белых пелеринках.

Мария подхватила на руки сразу обоих и расцеловала их смуглые чистенькие мордашки.

– Хотят к тебе. Все время Фатиму просят. Все время меня просят! Любят они тебя! Дети знают, какой человек хороший, а какой плохой. Хочешь таких?

– Хочу, конечно, – искренне ответила Мария, – но пока Бог не дал.

– Ты слишком переборчивая невеста, – сказала Хадижа с укором.

– Да. Мне не все равно от кого… Ты знаешь, дорогая Хадижа, на свете так много женщин, которые родят детей от тех, которых не то что не любят, но даже и не уважают, а бывает так, что и ненавидят всей душой.

– Я знаю, – печально проговорила Хадижа, – я сама такая, моя мама ненавидела моего отца всю жизнь, и день его смерти стал для нее днем избавления.

А злой сирокко все выл, все царапался, все скребся о деревянные ставни, подбитые войлоком.

– Стол накрыт, – сказала Хадижа, – пойдем покушаем, а малыши уже ели.

Господин Хаджибек уехал по делам в Италию, а без него обе жены и Мари обедали в малой столовой, без прислуги, по-свойски. Младшая жена Фатима с удовольствием подавала за столом, она была умелой, ловкой, как сказали бы русские, сноровистой, спорой хозяюшкой, и ей очень нравилось, что всё в ее руках делается как бы само собой, без малейшей натуги, да и компания была ей по душе.

– Я никогда не задумывалась, какая разница, от кого родить ребенка, – сказала Хадижа, видимо, помнившая все время об их недавнем разговоре с Мари. – А ты, Мари, мудрая, может быть, ты и права…