Читать книгу - "Детство Левы - Борис Минаев"

Поэтому когда мы в первых рядах пришли с Хромым в этот отреставрированный для приёмов населения подвал, который просто весь блестел и пах свежей краской, здесь нас встретили как дорогих гостей, записали в книжечку и пригласили самим пройти в зал выбрать то, что нам больше нравится.

Отмечу, что старушек звали Анна Степановна и Юлия Моисеевна, обе белые как лунь, но совершенно бодрые и похожи были как родные сёстры из-за необычайно малого роста и живого блеска в глазах.

Женька-Хромой быстро выбрал себе что-то про войну, а я начал медленно ходить между пахнущих свежей весенней помойкой стеллажей и искать книгу по душе.

«Вот так, — думал я, — в других дворах разве есть библиотеки? Да нету ни фига. Что там вообще может быть? Жалко только, что не в нашем доме библиотека, а так вообще здорово. И старушки молодцы, Анна Степановна и Юлия Моисеевна». Тут я заметил, что как-то ничего интересного мне на полках не попадается, и повернул обратно.

— А скажите, — набравшись смелости, спросил я Анну Степановну, которая как раз в этот момент разговаривала с каким-то пожилым человеком в очках, — нет ли в вашей общественной библиотеке книг таких писателей — Фенимор Купер или Майн Рид?

Повисла пауза.

— Видишь ли, мальчик, — улыбнулась мне Анна Степановна, — таких книг у нас нет. У нас библиотека общественная, жильцы нашего дома отдали, кто что может. В основном пожилые люди отдали свои библиотеки личные. А таких новых книг, недавно выпущенных, у нас нет. Так что извини. Поищи ещё…

И я пошёл искать.

Плохого я был мнения о жильцах этого дома, думал я, продолжая бесцельно кружить между стеллажей. А ведь они молодцы. Они не пожалели для нас, молодого поколения, своего труда, своих сил. И своих между прочим книг. Наверняка Анна Степановна и Юлия Моисеевна свои книжки тоже отдали. Но только подтверждается моя мысль, что дом этот старый и люди в нём живут очень давно. Принесли всякое старье, прости господи. Ну вот кто будет это читать?

И я стал раздражённо ворошить поэтическую полку, где стояли Асеев, Мартынов, Антокольский, Багрицкий и другие великие советские поэты.

Тут ко мне подошла Юлия Моисеевна.

— Мальчик, — сказала она, — скажи мне, а ты читал «Три толстяка» Юрия Олеши?

И тут в моей голове что-то сверкнуло.

— Скажите… — загадочно ответил я вопросом на вопрос. — А у вас есть романы?

— Романы? — встрепенулась Юлия Моисеевна. — Русских писателей? Или советских?

— Ну, может и русских, — уклончиво ответил я.

— Пойдём, — радостно сказала Юлия Моисеевна. И отвела меня в укромный уголок, где стояла целая полка романов русских писателей, ужасно истрепанных, переклеенных, зашитых суровой ниткой. И среди них особенно выделялась своей толщиной «Анна Каренина» Льва Николаевича Толстого.

— А вот я это возьму, — торжественно сказал я и показал пальцем прямо на «Анну Каренину».

Тут Юлия Моисеевна немного всполошилась:

— А ты уверен, мальчик, что эта книга тебе подходит? А ты не думаешь, что эта книга скорее предназначена взрослым, нежели детям? А как ты считаешь, твоя мама одобрит твой выбор? — семенила она вокруг меня, пока я решительно вытаскивал книгу, примеривал её на вес, проверял, все ли целы страницы, и шёл записывать её в свой формуляр…

Анна Степановна, слыша весь этот разговор из-за своей тумбочки, молча, не говоря ни слова, записала «Анну Каренину» на моё имя и протянула мне книгу.

Женька, который ждал меня на улице, чтобы поинтересоваться моим выбором и в целом обменяться животрепещущими впечатлениями, как-то странно посмотрел и тоже молча побежал к себе домой.

Но самое главное было дома.

Когда мама увидела «Анну Каренину», её наконец прорвало. Всё, что она хотела мне сказать по поводу Сергеева-Ценского и «Поджигателей» — пришлось на долю бедного Льва Николаевича Толстого.

— Ты меня замучил с этими книжками! — кричала она самым настоящим криком. — Ну почему ты выбрал этот роман! Детям нельзя читать этот роман! Там недетский сюжет!

— Ну и что?

— Да ничего! Ничего! Просто это смешно! Это очень смешно и глупо — в твоём возрасте читать «Анну Каренину»! Я её прочла, когда мне было восемнадцать лет!

— Ну и что?

— Нет, ничего! Раз ты такой умный, раз ты такой вундеркинд, что будешь читать такие сложные вещи, то будь добр и в остальном веди себя как взрослый! Если ты ещё хоть раз разбросаешь свои вещи по комнате, или принесёшь из школы хоть одну двойку, или опять будешь гонять весь день по улице с этими хулиганами, я не знаю… Я не знаю что я с тобой сделаю! — заканчивала мама свою свирепую тираду с пылающим лицом.

— Ну и что? — глухо повторял я потупившись, и мама наконец сдалась.

— Читай, — сунула она книгу мне в руки и вышла из комнаты.

«Все счастливые семьи счастливы одинаково…», — начал читать я первую фразу и задумался. Ничего не одинаково. Вот наша семья, разумеется, счастливая. Но как же много в ней всяких непростых и даже тяжёлых моментов и переживаний! Вот, например, я — за каким фигом действительно я выбрал этот роман, хотя мог бы в крайнем случае вообще ничего не выбирать, ограничиться осмотром подвала. Видно, такой уж я хвастун и цинципер, если лезу всем показывать свои умственные способности. Это же нехорошо. А с другой стороны — ну что я могу поделать, если мне хочется прочесть что-нибудь такое необычное, жуткое и захватывающее? А его всё нет и нет…

Не помню, как долго я пытался одолеть несчастную «Анну Каренину». С одной стороны, она была гораздо лучше Сергеева-Ценского и Шпанова. А с другой хуже. Мама была права. Читать эту книгу было как-то неловко, неудобно и даже стыдно. Я читал её с конца и с середины, пропуская любовные объяснения, страдания Анны и останавливаясь на некоторых описаниях или разговорах. Мне было жалко Сережу, и старого глупого мужа Анны тоже было жалко, жалко было и ту лошадь, которую загнал Вронский, но вообще всё это дело резко мне не понравилось. Общее ощущение было таким, что не по Карениной, а по мне проехал какой-то поезд, тяжёлый и могучий, и унёсся вдаль, оглашая поля и леса протяжными гудками.

Я читал Толстого и день, и второй, и третий, а на четвёртый забросил его куда-то, спрятал, заложил, и решил, что больше в эту общественную библиотеку не пойду. Встречаться с Юлией Моисеевной и публично вступать с ней в объяснения по поводу прочитанного я не мог физически.

Меж тем мама ныла и стенала, чтобы я сдал книгу обратно в библиотеку, что срок хранения от силы две недели, что ей перед старушками неудобно, что она каждый день ходит по двору и встречается с ними, и они спрашивают, как я там, когда приду, что ничего страшного в конце концов нет, что нехорошо так поступать со старыми людьми, что я в конце концов просто негодяй, если так могу обращаться с библиотечной книгой, что её давно бы читал какой-нибудь другой нормальный человек, а не такая свинья, как я, ну и так далее, и так далее… но пойти туда всё-таки я никак не мог. Наконец, мама сама отнесла книгу, обидевшись уже до последней степени, а я продолжал избегать жёлтый дом с его старушками и странными людьми, от которых теперь у меня были ещё и свои дурацкие неприятности с мамой.