Читать книгу - "Укусы рассвета - Тонино Бенаквиста"

«Интересно, почему именно я? Конечно, благодаря моей замечательной репутации. Меня встретили словами: „Для Лучшего нам нужен лучший“. „Босс“ ждал меня на своей вилле, а вернее сказать, в роскошном дворце, похожем на летнюю резиденцию китайского императора; нетрудно было вообразить, что здесь частенько собираются сильные мира сего. Тогда я еще не знал, что „босс“ И ЕСТЬ один из них. После традиционного обыска меня представили еще не старому человеку — довольно робкому и безликому, охраняемому невероятно тщательно: телохранители следовали за ним по пятам, куда бы он ни шел. Помнится, один из них непременно желал пройти вместе с нами в кабинет, чтобы присутствовать при нашем первом разговоре…»

Означенный «босс» переживает настоящую пытку: накаленная атмосфера, «дела» и вынужденное уединение повергли его в состояние жестокой депрессии, он нуждается во врачебной помощи. С первых же сеансов Бомона захватывает тайна этого мрачного властителя, этой «железной маски». Тайна, которая не замедлила раскрыться.

Врач ловко умалчивает обо всем, что может разоблачить его нового клиента. Намеренно скупые описания, туманные, часто незаконченные фразы. Поначалу он говорит о нем лишь как об одном из своих многочисленных пациентов, подавленном грузом тяжких обязанностей; читателю представляется некий высокопоставленный чиновник, измученный работой и переживающий стресс. Но очень скоро становится ясно, что этот клиент не чета другим, что под его железобетонным панцирем творится чудовищная драма.

Ибо промышленная деятельность — всего лишь фасад, за которым скрывается другая, куда более страшная деятельность. «Босс» — наследник. Наследник гигантской разветвленной империи, которая контролирует все виды организованной преступности в Калифорнии. Наркотики, проституцию, азартные игры и рэкет.

Я на минуту прервал чтение. Тон мемуаров снова изменился, это опять говорил всеми отвергнутый, покинутый человек. Я даже пожалел о прежнем веселом летописце голливудских скандалов и оргий. Теперь Бомон уже не иронизирует и не развлекается. Он знает, что это новое обязательство с его стороны навеки закроет ему путь назад, в прежнюю жизнь.

Наследник родился не на улице, ему не пришлось с детства карабкаться вверх по социальной лестнице и подкреплять свои намерения пистолетной пальбой. Старшие не готовили его к роли «первого номера» на подведомственной территории. И теперь все это хозяйство разом свалилось ему на голову. Бомон и «босс» — ровесники.

«Чувствовалось, что он разрывается между законом молчания и желанием облегчить душу, между своим сверхъестественным могуществом и хрупкой уязвимостью. Это была настоящая пытка, он задыхался в железных тисках и не мог скрыть свои муки от других трех или четырех „шишек“ организации. Мне он предоставил выбор: я был волен уйти, если захочу. Я испугался: мне слишком хорошо были известны их законы, но он дал мне слово чести, что меня никто и никогда не побеспокоит.

Я провел месяц в тяжких размышлениях, мучаясь этим неразрешимым парадоксом, колеблясь в выборе между человеком, молившим о помощи, и всемогущим гангстером. Были и другие дополнительные обстоятельства, которые делали мой выбор еще более сложным. Я поневоле был зачарован этой личностью и авантюрой, на которую мы шли оба, он и я. Меня соблазняла возможность стать единственным свидетелем деятельности этой фантастической инфраструктуры, оказаться в средоточии одного из самых отвратительных порождений человеческой натуры, выявить, если удастся, некоторые движущие мотивы… Месяц мучительных колебаний».

И он соглашается. В течение четырех лет он будет почти ежедневно навещать «босса», и эти встречи отодвинут на второй план всю его прежнюю деятельность. Между этими двумя возникает тесная связь — разумеется, для обоих это прежде всего тяжкая работа, но, одновременно, она захватывает их, они уходят в нее с головой, пациент решил идти до конца, он выкладывает все свои проблемы, начиная с раннего детства и до взрослого возраста, стремясь очиститься от перенесенных ужасов. И все это время Бомон фиксирует все, что слышит от своего больного; как истый профессионал, он хочет сохранить эти материалы, смутно надеясь в будущем сделать из них что-нибудь путное.

Но вот внезапно, в 1985 году, наступает конец. Шок. Вернувшись с конгресса в Вашингтоне, Бомон находит свою квартиру разгромленной. В панике он пытается связаться с «боссом», но ему не дают с ним поговорить. Бомон укрывается в каком-то отеле Лос-Анджелеса и три дня спустя узнает из газет о смерти своего знатного пациента. Бомон понимает, что в организации произошел переворот. И еще понимает, что смерть «босса» повлечет за собой его собственную гибель.

«Одна ночь. Десять лет загублены в одну-единственную ночь. А я уже почти привык ко всему этому… Мой кабинет в Лос-Анджелесе тоже разгромили и обыскали, найдя там все мои сверхконфиденциальные записи, касавшиеся не только бывшего „босса“, но и его присных, тех, кто способствовал его падению. Я собрал все свои деньги, сколько смог, и уже через двадцать четыре часа был в Мехико. Снова нужно было начинать с нуля. Никто, и звать никак. А ведь мне уже стукнуло пятьдесят. Но, главное, я был жив».

Он летит в Азию и в течение многих месяцев скрывается в одном из отелей Куала-Лумпура, выдавая себя за писателя и практически не покидая гостиничного номера. Страх гонит его из города в город, он нигде не засиживается подолгу, путешествуя по юго-востоку Азии. Он описывает свое вынужденное безделье, в конце концов привыкает к нему и становится эдаким разочарованным созерцателем, которого пугает лишь одно: перспектива оказаться когда-нибудь на Западе. Он знает, что осужден на скитания до самой смерти: организация не оставит его в покое. Три года он живет в бунгало на острове Самуи, на пляжах юга Таиланда. Его единственный собеседник — атташе французского посольства, который проводит здесь свои отпуска. Эта зародившаяся дружба описана в мемуарах довольно подробно: она выглядит вполне искренней, но Бомон не скрывает, что намерен извлечь из нее и пользу — он все еще надеется когда-нибудь вернуться во Францию. Без конца откладывая это решение. Вплоть до 1988 года, когда решает написать свои мемуары.

«Вначале я пытался просто вспоминать. Напрячь память, описать забытые лица, встретиться с призраками, что мучили меня всю жизнь и мучают до сих пор. Но чем дальше, тем яснее я понимал, что пишу эти страницы для тех, кого оставил на родине, чтобы сказать им наконец правду. И если они будут по-прежнему ненавидеть меня, пусть по крайней мере знают, за что».

* * *

— Который час? — Скоро шесть.

Почти весь день он провел на тенистой террасе кафе на Елисейских полях, дожидаясь, когда я, завалившись на заднее сиденье его машины, дочитаю рукопись. Дважды официант подносил мне прохладительные напитки; отвлекаясь от чтения, я видел, как Бомон клеит пластыри на израненное лицо и, одновременно, исподтишка следит за мной, словно опасаясь моей бурной реакции. Но я не доставил ему такого удовольствия. Спустя какое-то время он взял у меня назад часть денег, чтобы заплатить официанту.

Я подыскивал слова — это было нелегко после всех тех, которые я только что проглотил. Но то, что я мог сказать, все равно не выразило бы моих чувств. Он отъехал, обогнул Триумфальную арку. Я по-прежнему сидел сзади. Он молча ждал, когда я открою рот.