Читать книгу - "Замурованная. 24 года в аду - Найджел Которн"

Майер сказал, что его клиент находился под психиатрическим наблюдением, но отказался сообщить, чувствует ли он какие-либо угрызения совести. Это можно расценивать как указание на то, что нет. Майер только ответил: «Я ничего не могу сказать по этому поводу».

Ганс Хайнц Ленце, посетив Фрицля, не заметил у него следов раскаяния. «Когда я вновь встретил его в его камере, я сказал: „Неужели это были вы, герр Фрицль, я потрясен. Как можно творить такие вещи?“ – на что он ответил: „Мне очень, очень жаль свою семью, но уже ничего нельзя изменить“, – и я ответил ему: „Вам следовало подумать об этом раньше“».

Как и сам подзащитный, Майер был в негодовании от публичного освещения дела. Он обнародовал заявление Фрицля о том, что тот не является зверем, аргументированное тем, что он мог убить Элизабет и ее детей, но не сделал этого. Но то, чего он не сделал, едва ли облегчает то, что он сделал.

Несмотря ни на что, Рудольф Майер соглашался с Фрицлем. «Освещение этого дела переходит все границы, – сказал он. – Поэтому часть моей работы – отодвинуть его образ от образа зверя назад к образу человека. Потому что перед судом предстанет человек – не зверь».

Но вопрос, который должен был быть поставлен перед судом, вовсе не в том, зверь Фрицль или нет. Скорее, он мог бы заключаться в том, здоров ли он. В своем признании он говорил: «Я всегда понимал: то, что я делаю, – неправильно». Он говорил, что в нем всегда было сильно чувство «благопристойности», привитое фашизмом и материнской строгостью. Собственно, он заявлял, что изначальным мотивом для того, чтобы запереть дочь в подвале, было именно желание оградить ее от мирского зла. Способность отличать хорошее от плохого – стандартная юридическая проверка на вменяемость. Только позже Фрицль добавил к этим словам: «Я понимал, что, должно быть, сошел с ума...»

Врачи составили предварительную оценку личности Фрицля. Старший судебный психиатр Австрии Рейнхард Халлер, на чьи характеристики обвиняемых опирается суд, сказал: «Фрицлем, судя по всему, руководил ярко выраженный нарциссизм, требовавший проявления силы над другими, – и это может помочь объяснить, как ему с его насилием удавалось так долго ускользать от разоблачения. Этот человек, должно быть, болен, он, видимо, чувствует свое превосходство над другими».

Халлер также предположил, что поступок Фрицля, хотя он и надругался над Элизабет, когда она была еще девочкой, и регулярно насиловал ее в подвале, не был мотивирован сексуальным влечением. «Им руководило желание властвовать. Он, наверное, относится к людям с комплексами, в которых кроются корни его садизма. Ему нужен стопроцентный контроль над своими жертвами. Это его идея фикс – абсолютная власть главы семьи. Он, возможно, продолжал бы делать это до тех пор, пока имел силы контролировать своих заложников, если бы что-то не пошло не так». Он утверждает, что комплекс Фрицля мог возникнуть из-за обид, нанесенных ему матерью.

Жертва похищения Наташа Кампуш высказалась по теме незамедлительно и сообщила свои догадки о психическом сознании похитителя. Она призналась, что почувствовала себя «освобожденной», когда история раскрылась. Она видела параллели в своем деле и деле Элизабет. «Мать Приклопила, – рассказала она, – была ослеплена материнской любовью. То же самое было и с Йозефом Фрицлем. Он до ненормальности боготворил свою мать, чем ничуть не отличался от моего похитителя, который был очень привязан к своей матери. К тому времени, когда она приходила к нему, я должна была убрать весь дом, чтобы она считала, что это он такой чистоплотный и замечательный. И как бы старательно я ни убирала, он говорил: „Моя мама сделала бы лучше“».

После того как Кампуш сбежала, а Приклопил покончил с собой, его мать сказала журналистам, что надеется, что Наташа Кампуш в какой-то степени любила ее сына. Она сказала, что едва заметные перемены в доме натолкнули его на мысль, что у сына появилась подруга. Она заметила, что на его постели было две подушки, маленькие кактусы в гостиной и запахи на кухне – хотя она знала, что ее сын никогда не готовил.

«У меня с ней нет никакой связи, – сказала Кампуш. – Сначала я подумала, что это было бы неплохо – встретиться с ней, помочь ей перестать мучиться чувством вины из-за того, что она ничего не замечала, помочь справиться с этой ситуацией в целом, потому что она не просто потеряла сына – она потеряла сына, которого почитала за воспитанного, порядочного, хорошего человека. Но сейчас я так не думаю. Мне не очень хочется встречаться с ней».

Догадки Наташи Кампуш вполне могли быть использованы в суде.

Если Халлер полагал, что Фрицлем двигала высшая степень нарциссизма, развившаяся из его господства над ситуацией, другие психологи выявили здесь другую форму того же нарциссизма, которая могла быть применима в данном случае. Это нарциссизм художественного коллекционера, который скупает краденые картины, чтобы иметь возможность владеть ими единолично. Такими трофеями стали для Фрицля Элизабет и ее дети, которых он держал в своем погребе. Каждый раз, когда он ночью приходил проведать их, провести с ними час-другой или принести им продукты и медикаменты, он снова утешал себя тем, что ощущение своей уникальности делает его еще более уникальным.

«Во всей мировой практике нельзя найти подобного случая», – сказал Халлер. И даже дело Наташи Кампуш нельзя поставить рядом с ним. Она была похищена незнакомцем, как и Колин Стан. В других австрийских случаях, когда свободы лишались члены семьи, не было указаний на сексуальный контакт. А похитители, которые делали из пленниц наложниц, редко стремились завести с ними детей.

Однако в 1988 году Гари Хайдник был осужден за похищение шести афроамериканских проституток с целью создания в подвале его дома в Филадельфии семьи, которая принимала на воспитание детей за плату. Две его пленницы погибли, и в 1999-м он был казнен за убийство. Но опять же его рабыни не были его родственницами.

Сигрун Россманит, очередной австрийский судебный психиатр, пришла к выводу, что во Фрицле сосуществовало две личности, над одной из которых довлела потребность проявлять тоталитарный контроль над окружающими. Элизабет стала жертвой его комплекса власти. «Она была рабыней, которую он мог использовать в любой момент, когда ему вздумается, – сказала она. – Он принуждал ее к подчинению и помыкал ею сообразно своим потребностям. Над ней он испытывал абсолютную власть».

Двойственное сознание Фрицля проявилось даже в дизайне обычного на первый взгляд трехэтажного дома в Амштеттене по Иббштрассе. Светлосерый фасад здания, который смотрит на главную улицу, представляет собой нормальный провинциальный городской домик начала прошлого века с новыми занавесками на окнах, но задняя сторона дома, которая подступала к тому самому пресловутому подвалу, немногим отличалась от массивных бункеров времен Второй мировой войны, которые строили фашисты для спасения от налетов авиации. Заглянувшие в сад люди натыкались на сплошные бетонные стены без окон на уровне первого этажа. Единственные окна на тыльной стороне дома были на верхних этажах, а сад был спрятан за рядами вечнозеленых деревьев и живыми изгородями.

Несмотря на мнение доктора Сигрун Россманит о двойственном сознании Фрицля, Рейнхард утверждал, что тот не был нездоров. «Он ни в коем случае не безумец или душевнобольной, – сказал Халлер. – Это техник, который очень внимательно просчитывал шаг за шагом. Он должен был чувствовать необычайную уверенность в себе... Его основной мотивацией было применение его безраздельной власти. И это показатель не умственного, а скорее, крайней степени личностного расстройства».