Читать книгу - "Железо, ржавое железо - Энтони Берджесс"

Подполковник Секкер никак не мог вникнуть в суть жалобы одноглазого, дурно пахнущего пропойцы по фамилии Хмельков, который клялся, что служил майором танковых войск, и требовал привилегий, соответствующих его званию. Капитан Марри, адъютант подполковника, по-русски понимал еще меньше своего начальника. Увидев входившего Реджа, он с облегчением вздохнул, но не преминул заметить:

– Опять опаздываете, сержант.

– Проводил осмотр бараков, сэр. Меня задержал вопросами женский контингент.

– Да-да, конечно, женский контингент, – иронично повторил подполковник Секкер. – Мы всё понимаем, правда, Марри? – У подполковника были совершенно невинные голубые глаза, хотя в его послужном списке значился выговор за нецелевое использование казенных средств.

– Выясните-ка, чего хочет этот, э-э, товарищ, – велел подполковник, почерпнувший свои скромные познания в русском на двухнедельных ускоренных языковых курсах.

Редж внимательно выслушал Хмелькова, потом долго говорил с ним по-русски и наконец доложил по-английски:

– Он ничем не может подтвердить свое офицерское звание, поэтому я предлагаю дать ему задание, прежде чем давать привилегии. Пусть организует из этой толпы у дверей команду уборщиков.

– Отлично, лейтенант. Так ему и скажите.

– Уже сказал, сэр.

Самозваный майор Хмельков вышел, ругаясь и потрясая кулаками.

– Проваливай к чертовой матери, – по-английски бросил ему вслед Редж и обратился к подполковнику: – Я хотел бы знать, сэр, что вы имели в виду, иронизируя по поводу женского контингента?

– Не забывайтесь, сержант. Вы не столь уж незаменимы, хотя сами, вероятно, придерживаетесь другого мнения. Вас проинструктировали о допустимых границах общения с перемещенными лицами? Боюсь, вы нарушаете эти границы. Но сейчас мы это обсуждать не будем, верно, Марри?

Адъютант Марри, страдавший нервным тиком после контузии, стоял позади стула своего начальника. Раньше он служил в шотландской гвардии. Он взглянул на Реджа и, моргнув, поддакнул:

– Так точно, сэр. – После чего снова дернул глазом и, глядя в грязное окно, выходившее на плац, добавил: – Рановато они сегодня заявились.

Надев фуражку и зажав под мышкой стек, он пошел к выходу. Редж – за ним. Во дворе три русских офицера и человек в штатском вылезали из джипа. Облик штатского привлек к себе внимание Реджа. В нем сквозило что-то знакомое, даже родное такие же глаза, как у матери, и изуродованный большой палец. Беатрикс предупреждала об этой возможной встрече. Юрий Петрович Шульгин, определил Редж, заметив изуродованный большой палец, и решил не афишировать родство. В присутствии трех угрюмых офицеров это выглядело бы неуместно. Один из лагерников, отбившийся от команды уборщиков, которая в это самое время тузила самозваного майора, уставившись на приехавших, ахнул:

– Матерь Божья, никак, царь вернулся!

Виной тому оказались новые погоны, которые Сталин ввел совсем недавно. Гостей провели к подполковнику Секкеру. Он встал, приветствуя их по-русски, и протянул руку для пожатия, но этот жест остался без ответа. Полковника Боголеева, майора Лимонова и лейтенанта Шаргородского, членов советской военной миссии в Лондоне, сопровождал переводчик – сотрудник советского посольства Шульгин. Полковник Боголеев потребовал выстроить весь лагерь на плацу. Ясно, что на это нужно время, но ему необходим поименный список, и он должен осмотреть жилые бараки, кухню, отхожие места и информационный уголок.

То, что говорил подполковник Секкер, переводил Редж:

– У вас нет полномочий инспектировать лагерь. Мы могли бы позволить это в порядке жеста доброй воли, но мой подполковник просит разъяснить вам, что это – военное учреждение британской стороны, которое управляется британской военной администрацией. Поскольку советские власти отвергли предложение о формировании на британской территории советских войсковых подразделений из советских граждан по примеру французов, поляков и чехов, с выдачей им вооружения, советские власти несут ответственность за своих граждан только по окончании процесса репатриации.

Полковник Боголеев, ростом ниже Реджа, но намного шире в плечах, хмуро ткнул пальцем в нашивки на его правом рукаве и потребовал объяснить, что значат эти имперские символы.

– Я полагаю, что офицеру союзной армии следует разбираться в знаках различия соратников по борьбе с германским фашизмом, – вызывающе заявил Редж.

– Я не понял, что вы ему сказали, но мне кажется, вы зарываетесь, – забеспокоился подполковник Секкер.

– Он требует поименный список наших подопечных, – ответил Редж.

Сержант Кларк, с карандашом за ухом, принес отпечатанный на двух языках список. Щеголеватый лейтенант Шаргородский с аккуратно подстриженными усиками, похожий на офицера царской армии времен Первой мировой, внимательно изучил все четыре страницы.

– Список поступивших в лагерь включает женщин и детей, однако около ста пятидесяти человек здесь уже не находятся. Мы не можем считать их дезертирами, так как они не имели статуса военнопленных и не числились в регулярных войсках. У нас свободная страна, и лица, находящиеся здесь, могут свободно покидать территорию лагеря. Их перемещения контролируются только Министерством внутренних дел.

После такого разъяснения полковник Боголеев вскипел, а Юрий Петрович Шульгин, говоривший по-английски грамотно, но с сильным акцентом, сообщил подполковнику Секкеру, что полковник Боголеев крайне не удовлетворен позицией британцев. Напрасно дипломат пытался сгладить ярость полковника. Брызгая слюной, Боголеев перекричал его:

– Вранье! Это самые что ни на есть дезертиры, которых всех до одного переловят и привлекут к ответственности.

– Мы знаем, СМЕРШ уже работает и на нашей земле, – спокойно сказал Редж.

Полковник Боголеев готов был удушить Реджа и несколько раз ткнул его толстым пальцем в живот. Редж сказал, чтобы тот прекратил тыкать ему в живот, иначе, несмотря на звание, получит в ухо. Пытаясь разрядить обстановку, подполковник Секкер приказал рядовому Уаттсу, совмещавшему должность писаря и горниста, протрубить общий сбор и построить лагерников на плацу. Уаттс озабоченно заметил, что люди сбегутся, решив, что их зовут на кормежку, – они на любой сигнал горна выходят с мисками и ложками. Тогда подполковник велел оповестить каждый барак отдельно, предупредив, чтоб посуду с собой не брали, и построить лагерников на плацу, потому что к ним хотят обратиться представители высшего командования русских.

Прежде чем обратиться к народу, представители советской военной миссии пожелали осмотреть информационный уголок. В плен к немцам, объяснили они, попали политкомиссары, не поддавшиеся нацистской пропаганде. По мнению советских властей, их можно использовать в подобных лагерях для политпросвещения в духе марксизма и для информирования о положении на фронтах, в первую очередь, разумеется, на восточном, потому что на западном фронте и на Тихом океане ничего серьезного не происходит, капиталисты играют в войну. Редж сообщил, что вынужден огорчить гостей: единственный полит-комиссар, попавший в их лагерь, Павел Андреевич Викторов, по достоинству оценил преимущества демократии и сейчас проживает у одной ирландки в Бангэйе. На сей раз не выдержал майор Лимонов. Несмотря на тщедушную комплекцию, он взорвался как вулкан и долго продолжал бушевать в комнате, порядок в которой поддерживали двое оборванных лагерников, судя по всему, истинно верующих православных русских. Их усилиями информационный уголок был превращен в часовню: алтарем служил стол, накрытый одеялом и уставленный изготовленными в лагере иконами. Посередине красовалось аляповатое изображение Богоматери с Младенцем, нарисованное цветными карандашами на бурой бумаге и украшенное бумажными цветами. Редж с особой гордостью рассказал о набожности многих обитателей лагеря. Из Лоустофта регулярно приезжает русский священник, а местный викарий оказывает ему всяческое содействие, позволяя проводить православные службы в англиканской церкви. В такие дни там собирается почти весь лагерь. Для грамотных викарий даже помог собрать небольшую русскую библиотеку. Майор Лимонов мрачно покосился на дореволюционные издания Толстого, Достоевского, Гоголя, Чехова и в ярости отшвырнул сочинения эмигрантских авторов Дубенкова и Бадина.