Читать книгу - "Вивиана. Наперекор судьбе - Элайн Нексли"

– Тетушка Чанда, я заклинаю вас именем богини Лакшми,[23]не выдавайте меня замуж за господина. Я…я не хочу!..

– Именно богиня Лакшми благословит твой брак. Встань, – когда Сарасвати, звеня дешевыми браслетами, поднялась с колен, я увидела, как ее тело сотрясает дрожь, а по лицу струятся слезы.

– Ты еще молода и обязана стать благочестивой женой и матерью. Господин Нирам не молод, ему уже пятьдесят девять, и именно твоя энергия и юность вдохнут в него новую жизнь. Свадьба состоится в Англии, ибо я хочу, чтобы в Индию ты уже приехала женой. А сейчас припади к стопам своего будущего мужа, – голос Чанды звучал повелительно и властно, но Сарасвати, выпрямившись, с вызовом сказала: – Нет, госпожа, я не ваша собственность и не собственность господина Дикшита. Я не выйду за него замуж и не поеду в Индию.

Нирам, стоявший все это время молча, вышел вперед. Его лицо горело багрянцем гнева и мне показалось, что он сейчас ударит Сарасвати: – Пусть твой язык отсохнет, подлая девчонка! Кто ты такая, чтобы противиться приказу своей тетушки?! Ты станешь мое женой! Слышишь?! Станешь! – индиец дернул девушку за руку, но Сарасвати, почти крича, ответила: – Не смейте прикасаться ко мне! Вы не имеет права!

Прошел лишь миг, как озверевший, потерявший разум, старик ударил девушку, вложив в эту пощечину всю свою ненависть и злобу. Сарасвати отлетела к стене, но невероятным усилием воли сразу поднялась, подойдя к своему обидчику: – Вы подняли руку на чужую, свободную женщину, и вы за это заплатите!

– Ты мне угрожаешь?! – Нирам разъярился приступом сухого, противного смеха:

– Послушай, девочка, после свадьбы я буду волен делать с тобой все, что захочу. Клянусь, что прежде чем коснуться твоего юного тела, я накажу тебя и выгоню спать в сарай. Если ты сейчас же не попросишь у меня прощения и не поцелуешь ног, я в первую же брачную ночь изобью тебя, как непокорную лошадь. И знай: в Индии твое слово будет стоить столько, сколько стоит взгляд неприкасаемого!

Чанда, начавший нервничать, тихо прошептала: – Господин, моя племянница всю жизнь жила в этой пасмурной, серой стране, наполненной проклятыми и гнилыми собаками-христианами. Она отучилась слушать старших, но это, поверьте мне, поправимо! – женщина бросила Сарасвати прямо под ноги Нираму, крича: – Целуй ступни своего жениха! Целуй! – и тут моему терпению пришел конец. Эта старуха посмела осквернить христианскую веру, назвав христиан собаками, она относилась к взрослой женщине, как к вещи.

Быстро сойдя по лестнице, я подняла Сарасвати с пола: – Что вы себе позволяете?! Как вы смеете осквернять Господа Христа?! И неужели вы думаете, что с беззащитной девушкой можете делать все, что пожелаете?! Знайте, Сарасвати в этой стране охраняется законом! Кто вы такая, госпожа Чанда, что бросаете взрослую женщину в ноги чужого мужчины?! А как вы, господин Нирам, можете поднимать руку на даму?!

Воцарилось трепетное и дребезжащее молчание, которое нарушила Чанда: – Как ты посмела так разговаривать со старшими? Сарасвати, кто это?

– Тетушка, это…, – индианка запнулась, с опаской поглядывая на свою тетку.

– Меня зовут Вивиана, я дочь уэльского графа, – Нирам, не скрывая своего пренебрежения, с ног до головы осмотрел меня своим пронзительным взглядом, будто оценивая длину волос и стройность тела: – Нас не интересует твое имя и титул, девушка. Я желаю знать, что ты делаешь в доме моей невесты!

– Во-первых, господин, подбирайте тон, когда разговариваете с дамой, во-вторых, я не обязана перед вами отчитываться. И, наконец, в-третьих, вы не жених Сарасвати и не можете указывать ей. По закону, девушка, достигшая совершеннолетия, сама может решать свою судьбу и она вправе отказаться от брака. Впрочем, я уверена, что поэтому все родители хотят выдать своих дочерей до совершеннолетия, чтобы бедняжки не могли отказаться. Но вы опоздали. И если вы силой увезете Сарасвати в Индию, я обещаю, что обращусь к самому королю. Ваша племянница, мисс Чанда, гражданка Англии и поданная короля Генриха VIII. Вам будет несладко, если сам монарх вступиться за бедную девушку, – я с наслаждением наблюдала, как лицо Нирама становиться белее мела, а Чанда, кусая губы, беспокойно переминается с ноги на ногу. Я дала им такие показания, которые они не смогут оспорить, даже если обратятся к индийскому суду.

– Ваша взяла, леди Вивиана, но знайте, что Сарасвати все равно будет принадлежать мне. А вы пожалеет за свою красноречивость, – буркнул Дикшит, выходя из дома и ведя за собой Чанду.

Когда силуэты индийцев скрылись в тени, Сарасвати наглухо заперла дверь, смахивая с глаз слезы: – Пусть Господь вознаградит тебя, Вивиана. Ты, подобна ангелу, спасла меня. Я буду благодарна тебе до конца своих дней.

– Не стоит благодарности. И все же, тебе нельзя здесь оставаться. Я увидела в глазах Нирама то, отчего сердце мое затрепетало. Он жаждет отомстить и поверь, если ты попадешься ему в логово, живой уже не выйдешь. Этот индиец хочет видеть тебя не в лице жены, а в лице рабыни.

– Увы, каждая индийская женщина является рабыней своего мужа. Этот закон действует все века и будет действовать, – грустно проговорила девушка, садясь на пол возле окна.

– И все же, не каждый муж будет бить свою жену только за то, что она высказала свою точку зрения. Да, в Европе женщины тоже обязаны слушаться мужей, но их от рождения и до смерти оберегает закон и сам правитель. Муж не может бить жену, и если женщина пожалуется, суд может расторгнуть брак.

– В Индии все по-другому. И закон, и правитель для женщины – это ее отец, а потом муж. Порой мне кажется, что страна, где корни моих предков, больше похожа на дикий остров, в котором люди почитают только религию и божественные законы, а чувства людей для них ничто, – Сарасвати печально опустила голову, сдерживая внутри жгучие слезы.

– Послушай, ты должна уехать из Лондона. Здесь тебя Нирам все равно найдет. Если его влияние в Индии столь велико, что он смог подчинить своей воли твою тетю, то и в Англии он сумеет много чего добиться благодаря своей алчности и злости.

– Но мне некуда ехать. С рождения я жила в этом доме, не выходила за пределы квартала. Я не знаю никого языка, кроме английского. Даже хинди, язык моих предков, незнаком мне, – Сарасвати печально посмотрела на меня, будто мысленно умоляла помочь.

– Я скоро поеду в Оксфорд и могу тебя с собой взять. Но…Лиан. Ты сама понимаешь, что мы не можем его самого оставить, – послышались медленные, тихие шаги и на ступенях показался…Лиан. Опираясь на перила, молодой человек подошел к нам. Его вид вызвали во мне одновременно и страх, и жалость. Жесткие, блеклые волосы прядями спадали на лоб, глаза, всегда такие светлые и бездонные, теперь напоминали серые ямы, черты лица заострились. На камердинере была свободная рубаха из белого полотна, шаровары и потертые сандалии из грубой кожи. Повязка, наложенная на рану, вновь была вся окровавлена, не теперь она не вызывала во мне страха и истерики.

– Зачем ты встал? – встревоженно защебетала индианка, подбежав к мужчине. Я же стояла на месте, вперив пустой, невидящий взгляд в серое лицо Лиана. Во мне будто жило два чувства: любовь и отвращение. Я прекрасно помнила нашу последнюю встречу в темнице. С тех пор пошло очень мало времени, но мне казалось, что между теми событиями расстилается вечность.