Читать книгу - "Тонущие - Ричард Мейсон"

Получить свой приз мне было нетрудно, говорю это без какого-либо тщеславия. Вечером второго дня у Вожираров я решил перейти к делу: их доброта пугала меня, и я не был уверен, что смогу долго ее выносить. Я был достаточно мудр, чтобы понимать: у предательства есть пределы, — и боялся их нащупать. Так что во время второго обеда, столь же длительного и вкусного, как первый, я мало пил и наблюдал за происходящим, дожидаясь удобного случая.

Он представился, когда мы разделались с последним блюдом, и Эрик, извинившись, встал из-за стола, намереваясь вскоре отойти ко сну. Я, почувствовав, что мой час настал, тоже попросил прощения у его родных, улыбнулся им, пожелал спокойной ночи, и мы вдвоем покинули комнату.

Поднялись по узкой крутой лестнице в многозначительной и мрачной, как мне казалось, тишине. На площадке перед своей спальней, на верхнем этаже дома, Эрик пожелал мне спокойной ночи и повернулся, чтобы открыть дверь.

— Спокойной ночи, — ответил я.

Возникла неловкая пауза, и я заставил себя нырнуть в омут с головой. Думая о глазах Эллы, о нежной впадинке под ее ключицей, я растянул губы в улыбку. И, следя за тем, чтобы она не покидала моего лица, произнес:

— Я не слишком устал.

Мой друг удивленно обернулся.

Я не видел его — смотрел сквозь.

— Загляни ко мне, посиди немного, — предложил я, торопливо входя в свою комнату.

Эрик последовал за мной. Я отхлебнул воды из стакана, стоявшего на ночном столике: во рту пересохло. Подняв глаза, я увидел Эрика в проеме двери — колеблющегося, неуверенного.

— Как чудесно, что ты приехал, — сказал он севшим от волнения голосом.

— Здесь так хорошо.

— Ты очень понравился моей семье.

— Они мне тоже нравятся.

— Ты кого угодно очаруешь, Джеймс. — Он немного осмелел, подошел ближе и сел в изножье кровати; я стоял рядом с ним, испытывая крайнюю неловкость. — Нам всем легко с тобой, — произнес он, и я знал, что это правда: те признаки напряженности в отношениях Эрика с матерью, свидетелем которых я стал в Праге, исчезли, семья сплотилась, чтобы показать себя гостю с наилучшей стороны.

Медленно, стараясь унять дрожь, я присел на постель рядом с ним. Наши колени как будто случайно соприкоснулись — Эрик замер, и я заставил себя не отстраниться. В звенящей тишине спальни голова моя гудела, она была полна звуков, мешавших думать: помимо быстрого, тяжелого биения пульса, я слышал голос Эллы, спокойный, ровный, повторявший, что она не может любить человека, который боится своих чувств.

— Ты для меня загадка, Джеймс, — сказал Эрик.

Я опустил глаза, не уверенный, сумею ли подобрать правильные слова.

— Мне никак не удается понять, что у тебя на уме, чего ты хочешь. Ты так переменился с тех пор, как мы уехали от Эллы. Что там произошло?

Усилием воли я принудил себя поднять голову. Решительно заглянул Эрику в глаза и не без труда выдавил, что не хочу говорить об Элле. Потом глубоко вздохнул и взял его за руку.

— Теперь я действительно тебя не понимаю.

— Мне кажется, понимаешь. — Голос мой звучал ровно, я твердо решил не позволить ему сорваться. Взял Эрика за другую руку.

Неуверенность постепенно исчезла с его лица, уступив место улыбке.

— Поверить не могу, — прошептал он и робко взглянул на меня.

— Почему?

— Потому что… Mon Dieu, ну как это объяснить? — Эрик секунду-другую колебался, а потом решился довериться мне. — Потому что я люблю тебя и мне казалось, что ты видишь во мне только друга… Считал, она навсегда похитила тебя. — Он говорил торопливо, перескакивая с одного на другое, — так сильно не терпелось ему высказать все, что накопилось в душе.

Слова скользили мимо, не оставляя следа в моем сознании. В голове царила адреналиновая легкость, кровь стучала в висках, и я наклонился к нему, чтобы поцеловать.

Я помню этот поцелуй. О боже, как отчетливо я его помню! Вижу, как медленно приближается ко мне изумленное лицо Эрика, обрамленное черными кудрями. Ощущаю чужой, незнакомый запах, смесь пота и пены для бритья, чувствую прикосновение его рук к моим плечам, силу торопливого объятия. Сам поцелуй оказался грубым и резким, совершенно непохожим на поцелуй женщины. Вдруг он оказался на мне, начал расстегивать дрожащими пальцами мою одежду, а я оттолкнул его, вскрикнув:

— Нет! Нет!

В мозгу звучал голос Эллы, снова и снова повторявший, что простого поцелуя будет достаточно: тогда я буду знать наверняка. Выпрямившись, тяжело дыша, я лихорадочно пытался осознать, что же натворил, но понимал только, что прошел испытание, назначенное мне возлюбленной, и заслужил возможность увидеть похвалу в ее сияющих глазах.

И только тогда я заметил счастливую улыбку на губах Эрика, лицо его светилось от страсти, какой я прежде никогда в нем не видел, тело было напряжено как струна. Лишь тогда у меня зародилось подозрение, позже переросшее в уверенность: нельзя для своего удобства и спокойствия делить человека на друга и любовника.

Эрик тяжело дышал, в глазах плясали огоньки; он взял меня за руки, наклонился, и в этот момент я понял, что навсегда потерял друга. Я молчал, удрученный этой мыслью, но, когда его губы вновь потянулись к моим, встал с кровати и, собравшись с силами, произнес:

— Я… я не готов…

Он медленно и почтительно отпустил мои руки. Я видел, какое усилие он делает над собой, чтобы сдержаться, обуздать желание, подавляемое на протяжении стольких месяцев и вырвавшееся наконец на свободу, и преклонялся перед ним. Продолжая сидеть, он потянулся ко мне и опять взял мою правую руку, вопросительно подняв бровь. Мне не хватило духу ему отказать.

— Я люблю тебя, Джеймс, — тихо сказал Эрик.

Я промолчал.

— Люблю с того самого дня, когда впервые увидел, с той минуты, как ты вошел в гостиную Реджины Бодмен.

У меня кружилась голова. Эрик попытался привлечь меня к себе, но я воспротивился и двинулся к окну: больше не мог выносить его прикосновений. Далеко внизу под нами, на улице, мерцали огни, сновали туда-сюда по мостовой машины.

Это может показаться весьма странным, но я совершенно не думал о том, как буду вести себя со своей «наградой», когда выиграю ее. Все мои помыслы тогда сосредоточились на одном: пройти назначенное Эллой испытание и доказать ей свою преданность, не более того. А теперь я обнаружил, что больше не могу даже смотреть на своего друга. Полагаю, мне уже тогда стало ясно: что бы я ни сделал, все станет для него ударом.

В ту ночь Эрик покинул меня, озадаченный моим молчанием, но с мыслью, что понимает его.

— Мне достаточно того, что сегодня произошло, — проговорил он, а я продолжал, отвернувшись, стоять у окна, не в силах взглянуть ему в глаза. — Я ухожу. Остальное придет позже, в свое время.