Читать книгу - "Вилла "Инкогнито" - Том Роббинс"

Итак, причиной успеха номера мадам Ко было не умение, а внешний вид ее подопечных, не трюки, а парадоксальное и несокрушимое достоинство, с которым эти пухлые зверьки, такие неуклюжие и неповоротливые, их проделывали, а также удовольствие, которое они явно получали. Когда дикие тануки якобы ни с того ни с сего (тут их дрессировщица обычно притворно возмущалась) пускались в лихой пляс, громко притоптывая да еще стуча по пузу в ритме пла-бонга, пла-бонга, пла-бон-бонга-а одновременно и неуемно-взрывном, и элегичном, как фуги Баха, это было иллюстрацией (объемной, да еще и высвеченной огнями рампы) того, что, должно быть, имел в виду Альфред Норт Уайтхед,[36]когда написал, что понятие «жизнь» подразумевает наличие чистой радости.

Возможно, воздействие на публику заключалось в том, что тануки мадам Ко пробуждали в мышцах зрителей кинетическую память о безмятежной свободе детства, когда тело творит что хочет, скачет, прыгает, падает в свое удовольствие, ничего не стесняясь, не задумываясь и не сдерживаясь.

Или же, вызывая более зрелые воспоминания, например, о том, как напиваешься вусмерть на дружеской пирушке, безумные зверьки дарили возможность вновь пережить эти упоительные моменты свободы, в то же время поддерживая в зрителе иллюзию его цивилизованности и респектабельности, гарантирующих прочность его брака, стабильное положение в обществе, хорошую работу.

Или же на сугубо подсознательном уровне любители цирка видели в ужимках тануки – ужимках глупых и одновременно обидных, смелых и лихих – аналогию своего собственного безнадежного кувыркания в запутанной и изменчивой Вселенной, где любой беспечный танец исполняется под нависающей тенью смерти. Возможно, это их вдохновляло, и они хотя бы в этот вечер пытались вслед за тануки испытать «чистую радость», а это ведь дар, на который гомо сапиенс должен иметь право по рождению.

А может, все было не так. Может, все эти толкования слишком уж ориентированы на высшие силы, может, все это и есть та собачья чушь, благодаря которой, как считают некоторые, у богов осталась хоть капля интереса к дискредитировавшему себя роду человеческому.

Лиза же сидела перед пустым манежем не потому, что анализировала прошлое, нет, она скорее предавалась ностальгии. Сидела Лиза не шелохнувшись, уставившись в одну точку, и кто знает, сколько бы это продлилось, если бы кто-то не чмокнул ее, тепло и по-дружески, в шею.

* * *

Едва правительственный «Лирджет» поднялся в воздух с аэродрома Хикем-филд на Гавайях, с левой руки Дерна Фоли сняли наручник, а правая оказалась прикованной к стальному кольцу на стенке кабины. Сержант Кентербери сидел от Дерна через проход и не спускал с него глаз. Сержант Кентербери, говоривший на четырех азиатских языках и освоивший несколько военных специальностей, не уступал Дерну в силе и был на четыре дюйма выше. Хотя бы на этот счет полковник Пэтт Томас не волновался.

Ни разу за долгую карьеру не приходилось Томасу выполнять задание со столь неопределенными целями. Главным, разумеется, было выяснить, живы ли другие члены экипажа самолета В-52, известного под названием «Умник», находятся ли в Юго-Восточной Азии, и если да, то в какой степени они и, возможно, другие пропавшие без вести вовлечены в контрабанду наркотиков. Но если он – при минимуме зацепок, ограниченном числе помощников и при наличии отказывающегося сотрудничать подозреваемого – каким-то чудом это выяснит, тогда что? В федеральное ведомство, занимающееся наркотиками, обращаться было нельзя, поскольку тут же всплывал вопрос о дезертирах. Хватит с Америки и одного пропавшего без вести, ныне преступника, хватит и одного героя-предателя. Еще двое только усугубят и без того неприятное положение.

Ну ладно, предположим, он не сумеет отыскать следов Голдуайра и Стаблфилда (что вполне вероятно), не сумеет выяснить, откуда Фоли брал наркотики. И тогда что? Что прикажете делать с этим сукиным сыном, с этим свихнувшимся любителем Библии? Сдать таиландским или лаосским властям – пусть сгноят его в какой-нибудь крысиной норе, но только так, чтобы иностранные журналисты об этом не пронюхали? Нет уж, ставку на счастливый конец такого кино он делать не будет. «Я могу его убить», – подумал Томас. Но поскольку за двадцать пять лет службы полковник Томас никогда никого не отправлял на тот свет – во всяком случае, лично, – решиться на это было трудновато. «Или его кто еще убьет. Пусть-ка Мэйфлауэр поручит это кому-нибудь из своих душегубов. Или прикажу Кентербери. Грязное дело, но альтернатива какова: тащить этого ублюдка обратно в Штаты, пресекать утечку информации, врать сестричкам и всю волынку начинать по новой. Нет уж, хрен вам!»

Полковник – скорее всего потому, что измаялся от собственных мыслей, – отстегнул пристяжной ремень, отправился в хвост самолета и сел на место сержанта Кентербери, а его послал на свое. Дерн читал Библию. Томас рассматривал его в упор, и тот наконец поднял на него глаза.

– Чем занят, приятель? – спросил Томас. – Ищешь себе отмазки?

К удивлению полковника, его пленник улыбнулся. И стукнул по Библии кулаком.

– Если бы я верил, что их тут можно найти, я был бы счастливым человеком… Да здесь можно найти оправдание практически любому поступку. Куда ни глянь – везде двусмысленности и противоречия.

– Да ну? – Томас воодушевился – он впервые услышал от молчальника Фоли три связные фразы. – И где же, например?

– Вот пожалуйста: в одном месте нас призывают к мести – око за око, зуб за зуб. А в другом Иисус учит подставлять вторую щеку и любить врагов. Эти два места, естественно, легко привести в соответствие. Если и альтруистическая любовь, и злостное членовредительство считаются одинаково добродетельными, что выберет настоящий мужчина?

– Понятно, куда ты клонишь. Но, знаешь, среди наркоторговцев редко встретишь религиозных философов. И это ведь тоже противоречие, а, Фоли? – Дерн ничего не ответил, и полковник разведки продолжил: – Значит, ищешь там Бога?

Пленник усмехнулся.

– Здесь? – И, помолчав, добавил: – Наверное, отпечатки пальцев Господа можно найти в любой книге, даже в этой сборной солянке из мифов, генеалогии, истории, поэзии, сексуальных фантазий, политики и инвентарных ведомостей, которую называют Библией, но, – Дерн показал на иллюминатор, – в холмах, над которыми мы летим, куда больше божественного. Если бы я решил поохотиться на Господа, то отправился бы в какое-нибудь такое место.

«Хороший знак! – подумал Томас. – Может, удастся разговорить парнишку?» Но беседа его и без того заинтересовала.

– Ты, наверное, из этих, из гринписовцев?

– Из каких? – переспросил Дерн.

– Черт, я и забыл, что в твое время их и не было. Гринписовцы… Ну, они защищают экологию – болота всякие, рыбок, треклятых пятнистых сов. Для них это важнее прогресса. Важнее экономики. Важнее национальной безопасности. Для этих типов дикая вонючая природа с жучками-паучками дороже родной мамы. Они с любым деревцем готовы обниматься.