Читать книгу - "Впервые в Библии - Меир Шалев"

Но и помимо всего этого мы видим, что произошло: Урия не пошел домой и не встретился со своей женой. Можно ли еще сомневаться после этого, что он подозревал, а возможно, даже знал, что случившееся связано именно с нею?

Что же касается Давида, то его люди сообщили ему, что Урия остался во дворце. Давид позвал его и спросил, в чем дело. Полученный им ответ лишний раз подтверждает, что Урия все понял. Но прежде чем рассмотреть этот ответ детально, я предлагаю читателю перечесть весь заключительный эпизод.

Царь спросил: «Отчего же не пошел ты в дом свой?»

Урия ответил: «Ковчег, и Израиль, и Иуда находятся в шатрах, и господин мой Иоав и рабы господина моего пребывают в поле, а я вошел бы в дом свой есть и пить и лежать со своею женою?[73]Клянусь твоею жизнию и жизнию души твоей, этого я не сделаю».

Этот обстоятельный и тонкий ответ свидетельствует, что муж Вирсавии был человек умный и отнюдь не наивный. Со всей осторожностью, диктуемой разницей в силе и статусе, Урия сказал царю, что он думает о нем и о его поведении. В явной и открытой по смыслу части своих слов он объявил, что не будет наслаждаться удобствами своего дома в то время, когда его командир и боевые друзья живут в полевых условиях. Но меж строк и за словами уже слышится упрек: я не стану вести себя, как ты, который послал нас на войну, а сам остался в своем дворце.

Однако Урию занимало не только превознесение достоинств воинской дружбы. Свою речь он начал с упоминания ковчега Завета, который тоже отправился на войну. А ведь Урия был хеттеянин, то есть у него не было никакой связи или отношений с еврейской религиозной святыней. Давид, наоборот, такую связь имел — и как слуга Божий, и как человек, который доставил этот самый ковчег в Иерусалим и устроил в честь его перенесения большое празднество, которое я описывал раньше.

Подчеркнуто упомянув ковчег сразу же в начале своей речи, Урия Хеттеянин отнюдь не заверял царя в своей вере в Бога Израиля — он напоминал Давиду его собственные первые дни, когда ковчег Завета был еще свят в его глазах и когда ему еще дороги были его боевые друзья. Голос Урии укоряет царя, он гневно поднимается меж слов и строк: когда-то у тебя были ценности, вера и мораль, Давид, когда-то ты сам выходил с нами и с ковчегом на поле боя, когда-то ты сражался вместе с нами. Не отсиживался в своем дворце, а был с нами — и в бою, и в палатке.

Я так и вижу, как Давид поеживается в своем кресле. Урия говорил иносказательно, но его слова были тяжелыми и понятными для них обоих. Но и другой тяжелый укор, пока еще не высказанный, тоже уже витал в воздухе. И действительно, теперь Урия заканчивает свой ответ намеком, который свидетельствует, что он знает и понимает, что произошло: «А я вошел бы в свой дом есть и пить и лежать со своею женою?!»

Напомню, что царь не говорил ему о еде и о питье и, уж конечно, о том, чтобы Урия переспал со своей женой. Он только сказал: «Иди домой и омой ноги свои» — то есть иди к себе в дом и насладись его удобствами. Урия, однако, разложил предложение Давида на составляющие: есть, пить — а затем подложил бомбу: «И лежать со своею женою», — как будто говоря: я тебя понял, Давид, я знаю, что произошло.