Читать книгу - "Отпечатки - Джозеф Коннолли"

— Сколько вы были вместе? — спросил Джон.

— Кто? Мы с идиотом? О — пару месяцев. Сто лет. Не знаю. Я думаю, этот ужин, понимаешь, — ну, как-то напомнил. Я целыми днями придумывала, что бы этому парню съесть, понимаешь? Молочного нельзя, мучного нельзя — мяса ни-ни, как и почти всего остального. Говорю тебе — черт, поверить не могу, что все это делала для такого кретина, — я чуть не сдохла от вегетарианской готовки, знаешь. Прочитала все книжки Марты Стюарт[48]от корки до корки, потому что мама, она сказала мне, мол, я должна создать для мужа настоящий домашний уют, понимаешь? А то он улетит прочь. О боже — да через пару недель я сама бы купила ему билет на самолет: первый класс, в один конец, детка!

Внезапно воздух наполнился ленивым и теплым жужжанием тысячи трутней, когда теплый шоколадный пудинг и легкий прохладный сливочный крем просочились между губ и скользнули по нёбам.

— Очень, очень хорошо, — проговорил Джон. — Подлинное наслаждение…

— Это безословно лучше, чем секс, — залепетала Кимми. — Тебе, наверное, так не кажется, а? Везунчик Джон. Но знаешь — я правда пыталась с тем парнем, понимаешь? Я посыпала свежей нарубленной зеленью домашнюю пасту — посыпала собственноручно приготовленное рагу. А он что делал? Мой муж, этот идиот. Его лицо — оно словно съежилось от отвращения, понимаешь? И он давай своими ручонками, своими пальчиками выбирать все, что он назвал, как же — ах да: «зеленой дрянью». Вот тебе и на. Марта Стюарт, та говорит, что время от времени надо готовить парню настоящий романтический ужин: порезать всю еду в форме сердечек, говорит она. И, знаешь, я думаю: ладно — хорошо, я постараюсь. Но через месяц я уже готова, ну — я бы его горло порезала в форме сердечек, понимаешь? Но я все равно пыталась что-то с этим сделать, да. А потом я подумала о еде, которую приготовила в тот вечер — кажется суп, спагетти и сабайон:[49]ну и ладно, думаю, пошли они к черту, сердечки эти.

Ложки стучали по столу — Тедди выкрикивал: «Автора! Автора!» И Бочка в самом что ни на есть прямом смысле начал раскланиваться.

— А добавка есть? — пискнула Фрэнки. И Джейми подумал: боже, какой невыносимо юной выглядит она сейчас — немногим старше Мэри-Энн. Бочка сказал: «Да — полно, куча». А Фрэнки, вы посмотрите на нее: аж светится — совсем как школьница на дне рождения.

— Чудесно! — воскликнула она. Не смотри, Джон — мы с Мэри-Энн возьмем добавку. Я не влезу в новое платье!

— Да! — засмеялась Кимми. — Именно так я себя и вела, когда бросила этого парня. Я словно сидела на диете «съешь нафиг все, что не прибито к полу». К тому же я пила, как лошадь. Так что я моментально превратилась в Бибендума.[50]Представляешь? По-моему, я просто разваливалась на части. Если бы не ма, не знаю, как бы я выбралась. Она мне сказала — развейся, Кимми, съезди куда-нибудь. Так что я отправилась, ну — на Кипр, остров такой, отель «Фарос»? Ты, небось, прекрасно знаешь Кипр, Джон. А я там раньше не была. Он мне типа, ну, безословно понравился. Там-то я и встретила До — Дороти, да?

— А, — понял Джон. — Вот где.

Бочка уже снова был на ногах, сияя как конферансье.

— Спасибо — всем спасибо. Спасибо. А теперь знаете что — есть еще отличная как ее там, стилтона,[51]кто-нибудь хочет?

Несколько мужских голосов загрохотали, выражая горячее одобрение, примерно столько же дамских затрепетали, выражая протест: после двух больших порций шоколадного пудинга с кремом? Они не могут, просто не могут даже мечтать об этом; ну — разве что, пожалуй, капельку попробовать…

— А потом, — вздохнула Кимми, — в мою жизнь входит Сыр и Дрожжи…

Джон поднял взгляд:

— Правда? О. А как они, гм…

— Они? Он. Он. Сын Божий, ясно? Я внезапно вроде как — увидела свет?

— Ясно, — сказал Джон. — Ну да — я понял.

Должен сказать, думал он, мне очень нравится, как она говорит, — это так непохоже на все, к чему я привык, этот ее акцент. Вот только что она говорила про отель «Фарос», да? Как она его назвала — прозвучало почти как «фаллос».

— Но Сыр и Дрожжи, — заключила Кимми, — продержался недолго. Ну вроде как — вошел и вышел, понимаешь? Совсем как идиот Аарон. После этого я начала изучать свою сек-сальность. Чем, наверное, занимаюсь до сих пор. Плюс искусство. Которым я, ну, безословно поглощена. Но все же, Джон, тебе здорово повезло. С Фрэнки.

— О да, — охотно согласился он. — Знаешь, ее как будто ничто не беспокоит. Не могу навскидку придумать ни одной вещи. Не считая нашего местного бродяги, конечно. Она его ненавидит. Заставляет меня ездить кружным путем. Не знаю, что на нее нашло, но тем не менее.

— Он мерзкий, этот парень. Жуть берет. О господи — это же стилтон? Я о нем слышала, но никогда не пробовала. Он, кажется, очень ядреный? А синее съедобно?

— Оно самое вкусное, — улыбнулся Джон. — О, посмотри — настоящий экстаз. К нам идет Джуди со своим кофе, от которого так бьется сердце.

— Самый большой для тебя, Джон, — сказала Джуди, ставя перед ним чайную чашку и блюдце. Аромат немедленно ударил в нос. — Я вернусь с твоей чашкой через минутку, Кимми, хорошо?

Джуди протиснулась за стульями и продолжила хлопотать у большой хромированной кофеварки (размером с половину платяного шкафа), которую Лукас купил у… «Би-би-си», по-моему, так Элис мне как-то раз говорила. Сама Корпорация перешла на одноразовые пакетики или что-то вроде того — но это громадное чудовище, это то, что надо, смотрите: она мелет зерна (цвета горького шоколада, континентальной обжарки — согласно инструкции Лукаса), а затем готовит из них поразительно насыщенное, крепкое, ароматное пойло. Не одну пачку уже извели.

— О чем это вы, мальчики, треплетесь? — спросила она через плечо у Тедди и Джейми, пока обжигающий кофе, свистя и булькая, изливался в любезно подставленные многочисленные чашки из белого тонкого фарфора.

— Ну… — выдавил Тедди, — я просто и, несомненно, весьма занудно посвящал Джейми в детали своей далеко не блестящей актерской карьеры. Последнее, что я делал, было для, гм? — зубной пасты, Джейми. За грехи мои тяжкие. «Кэпитал Рейдио»[52]или что-то в этом роде. «Ты взаправду чувствуешь яркий белый вкус!» Это была моя реплика. «Ты взаправду чувствуешь яркий белый вкус!» Да. Раз шестьдесят заставили это сказать. Сначала было так: «Ты взаправду чувствуешь яркий белый вкус!», но потом писатель — я знаю: невероятно, да? Но писатель, ладно — мистер Чарлз Диккенс — потом решил, что нет, ударение все-таки должно быть на «чувствуешь». Так что мы начали с начала. А потом еще раз. Без шуток. А еще я позирую, если это можно так назвать. О да — этим я тоже занимаюсь. Для таких — ну, знаешь, маленьких таких забавных почтовых каталогов, которые вываливаются из газет, и ты выбрасываешь их в помойку. В кардиганах, которые, похоже, только почтальоны и носят. Как-то раз я полдня провел с машинкой для стрижки волос в носу, воткнутой мне в левую ноздрю, — честное слово, я еле дышал. «Улыбайся, — говорили мне. — Выгляди счастливым».