Читать книгу - "Мужской день - Борис Минаев"

– Я не понимаю! – ругалась она страшно. – Я не понимаю, что можно делать на улице в такую погоду! Объясни мне! Зарабатывать воспаление легких? Коклюш? Грипп? Ведь замороженный организм легче поддается инфекции. Пойми! Это же не просто так!

– Я знаю, мама, – отвечал я, с удовольствием прихлебывая горячий чай. – Я знаю, что это не просто так. Но мне ведь нужно закаляться. Мне нужно готовить себя к серьезным испытаниям. Без закалки мой организм будет практически беззащитен...

– Да? – возмущалась она. – Почему же когда я в нормальную погоду предлагаю тебе вылить на тело полведра прохладной, я подчеркиваю – прохладной воды! – и она поднимала указательный палец, – ты тут же принимаешь позу трупа? Ну почему?

Наступила пятница.

– Знаешь чего? – сказал Колупаев. – Я придумал. Встречаемся с тобой в субботу, в полдесятого. И начинаем ходить! Вот не играем, снежками не бросаемся, крепость не строим, просто ходим – туда-сюда, туда-сюда, чтобы у них у всех в глазах зарябило! Они же наверняка на нас смотрят! Просто в темноте нас плохо видно. А утром – полная ясность будет...

– Может, попозже? Не в полдесятого? – спросил я. – Вдруг они еще спят в это время?

– Да ни фига! – возмутился Колупаев. – Какой нормальный человек спит в полдесятого утра! Да еще в субботу! Смеешься, что ли?

Однако в субботу что-то не получилось.

Колупаев выскочил, как было назначено, но сказал, что они с матерью идут в магазин, и ему сейчас некогда. После магазина он демонстрировать отказался, а назначил на завтра, то есть на воскресенье, в это же время.

В воскресенье я проснулся в девять, прокрался в прихожую и стал одеваться, но тут меня поймала мама.

Дальнейший наш с нею разговор я уже пересказал.

* * *

Итак, надев ненавистные валенки, которые были мне велики на размер или на два, я вышел во двор и стал ждать.

На этот раз, слава богу, не дул ветер.

Снег тихо лежал и вовсю золотился. Вокруг стояла сплошная красота.

«Ну как не выйти в такую погоду?» – недоумевал я.

По двору прошел незнакомый мне человек в тулупе. От него шел густой пар. Он оглянулся меня, и я поймал его прямой взгляд из-под заиндевевших бровей.

Во взгляде было что-то смутившее меня. В этом взгляде был какой-то вопрос. «Ну да, я стою здесь один. Я жду товарища, – думал я в ответ тому в тулупе. – А что тут такого? Вы

же вот идете куда-то по своим делам. А у нас свои дела, между прочим, есть».

Через несколько секунд человек в тулупе прошел в другую сторону, обратно.

Он опять посмотрел на меня, и взгляд его из-под бровей, на которых уже наросло по целому сугробу снега, теперь уж точно был направлен на меня лично.

Мне сразу стало жарко, и я забыл о морозе. Лозунг всех мам «никогда не разговаривайте на улице с неизвестными» был знаком мне так же хорошо, как и остальным детям нашей планеты.

Между тем неизвестный сделал несколько скрипучих шагов в мою сторону.

Он, как и я был, в валенках. Но мои валенки были маленькие и черные, а его – огромные и белые.

«Ну и что? – уговаривал я себя не бояться. – Пусть смотрит. Меня хорошо видно из окон. Пусть смотрит, я не уйду. Я жду Колупаева».

– Мальчик! – сказал неизвестный в тулупе и от его рта стали подниматься просто какие-то огромные клубы морозного пара. – Ты зачем здесь стоишь? Где твои родители?

– Мои родители дома, – сказал я. – А что?

– Но с ними все в порядке? – продолжал допытываться человек.

Я помолчал, просто не зная, что сказать в ответ на такую глупость.

– Да. С ними все в порядке. Я гуляю, – сказал я, наконец, примерно то, чего ожидал от меня незнакомец.

– А ты знаешь, сколько сейчас градусов? – спросил незнакомец и немножко потоптался. Он побил себя рукавицами по бокам тулупа и сделал несколько движений типа «топ-топ». Теперь нас окончательно окутали клубы густого морозного пара. Впрочем, эти клубы довольно быстро исчезали в до невозможности ясном и твердом воздухе этого утра.

– А сколько? – спросил я.

Незнакомец подумал и сказал:

– Ну, я точно не знаю. Но мне кажется, градусов тридцать. Хороший хозяин в такую погоду собаку гулять не выгонит.

Точно! Именно эту фразу мне говорила мама. И вчера. И сегодня утром. Она говорила точно так же:

– В такую погоду хороший хозяин собаку гулять не выгонит. А твой Колупаев...

– Мама! – строго останавливал я ее. – Не надо! Я тебя очень прошу! Причем тут Колупаев, собака и я? Ну при чем?

Мама тяжело молчала и думала.

– Потому что ты ведешь себя... – сказала она. – Мягко говоря, странно... А впрочем, это твое личное дело.

– Да! – закричал я. – Это мое личное дело! Понятно?

Все это я вспомнил сейчас, пока незнакомец стоял и пускал тут огромные клубы пара.

– Понимаешь, – торопливо сказал человек в тулупе. – Я не хочу тебе мешать, и вообще, у меня дела. Но мне кажется, ты не отдаешь себе отчета в том, что может быть обморожение. Ты же не хочешь всю жизнь ходить с синим носом или синей щекой?

Я оглянулся. Колупаева не было и в помине. А прошло, наверное, уже минут десять. Часы в порыве гнева (на маму), я взять забыл.

– А у вас часов нет? – спросил я.

– Есть, – ответил человек в тулупе и полез в карман. Из тулупа он достал часы с крышечкой и долго открывал их негнущимися пальцами. – Девять сорок три, – сказал он. – Если уж ты такой поборник здорового образа жизни, выйди гулять попозже, ну я не знаю, часов хотя бы в одиннадцать. Будет уже другая температура.

– Ладно, – сказал я. – Просто мы договорились.

– Ах, договорились! – задумался он. – Тогда другое дело. Знаешь что, ты иди в подъезд и оттуда выглядывай. Вот мой совет. Ты можешь его выполнить или не выполнить, но я тебе советую сделать именно так и помнить о том, что иметь синий нос – это ужасно.

Незнакомец в тулупе, наконец, повернулся и зашагал медленными шагами в нужную сторону, иногда оглядываясь на меня.

«Ну иди, иди, – сказал я ему мысленно. – Ты очень хороший и добрый. Только иди, пожалуйста, отсюда».

Теперь у меня появилась возможность трезво оценить обстановку безо всяких посторонних вмешательств.

Уходить в подъезд я не хотел по двум причинам.

Во-первых, мама, которая следит за мной из окна, обязательно заволнуется и тоже спустится в подъезд – посмотреть, куда же я девался, а домой при этом не иду.

Во-вторых, меня не увидит Колупаев!

Именно с этой точки, где я сейчас стою, меня особенно хорошо видно из его окон.

Конечно, я не знал, имеет ли это какое-нибудь значение сейчас. Может, Колупаев просто дрыхнет. Или он в чем-нибудь провинился, и мама строго запретила ему гулять. Или он простудился. Или попал, как и все остальные, под домашний арест в связи с морозом.