Читать книгу - "Детство комика. Хочу домой - Юнас Гардель"

— Рут, Рут, это Бэмби?

— Тсс!.. — шикнула Рут. — Ты что, не видишь, что это сова?

— А-а… А это Бэмби? — прошептала Ракель.

— Не-ет, это кролик, заткнись ты!

Какое-то время Ракель сидела спокойно, потом она снова была вынуждена ткнуть Рут в бедро:

— Что они делают? Ну что они делают?

— Ш-ш! Сама видишь, охотятся на Бэмби!

— ПРАВДА? ОН УМРЕТ?

— Нет, нет!

И руки поползли к лицу, и Ракель сквозь пальцы смотрела фильм, но вскоре ей опять пришлось ткнуть Рут и прошептать:

— Мама Бэмби умерла, да?

— Помолчи!

— Она умерла?

— ДА-А! Мертвее мертвой! А скажешь еще слово, так получишь, как только выйдем отсюда, поняла, мелюзга?

Вопросы, вопросы, которые не были заданы и потому не получили ответа.

Но Рут тоже была ребенком, и ей тоже хотелось погоревать после смерти мамы Бэмби.

Их собственная мать была портретом, написанным маслом и висящим в гостиной. Юная воздушная женщина вполоборота. У Ракель никогда не получалось представить ее спереди или сзади. У мамы есть только вот эта правая половинка лица. Мама не может посмотреть ей в глаза, ее взгляд постоянно ускользает прочь, как будто ее потусторонность была предопределена.

Мама — просто девочка, принцесса. Отец не стал жениться заново. Рут как старшая сестра решила, что на ее долю выпало воспитывать маленькую Ракель. Со вздохом приняла она эту тяжкую ношу. Рут так и не простила Ракель, что та родилась.

6

Старшая сестра тащит за собой сопливую младшую. Младшей сестре достается одежда, из которой выросла старшая, лет до двенадцати — пока младшая нагло не вымахивает выше старшей. Такого тоже не прощают. (Как и того, что младшая сестра раньше старшей теряет невинность, хотя этот факт явно указывает на недостаточную психологическую зрелость и рассудительность младшей, а также на нравственное превосходство старшей.)

Иногда Ракель думает о различиях между ними. Рут, не переводя дыхания, шагала из неполной школы в гимназию, оттуда — в школу медсестер. Ракель копировала сестру вплоть до гимназии, на которой остановилась. Ее взрослая жизнь стала сплошным бестолковым снованием туда-сюда под недовольным взором Рут.

Рут вышла замуж за будущего профессора медицины. Ракель же ненавидит гинекологов. Она ненавидит, когда надо задирать ноги на эту холодную подставку и когда просят расслабиться, хотя на самом деле сплошные боль и унижение. Рут задирала ноги совершенно добровольно, будущий профессор ложился сверху, и детишки выходили один за другим. Ракель же, знавшая свои обязанности, тут же начинала вязать голубую детскую кофточку, которая становилась упреком ее совести и смертельным врагом на ближайшие несколько лет.

Это Рут выступала за здоровое питание, Бьёрна Афзелиуса и центр города без автомобилей, а не Ракель. Однако именно Ракель внезапно уехала из города в Хультсбрук и с головой погрузилась в деревенскую жизнь.

Ракель печет хлеб, который оказывается сырым в середине.

Ракель опрокидывает на пол овсянку и, пока никто не видит, сгребает ногой под диван.

Ей бы следовало прибраться, но она лежит на диване и смотрит в потолок. Надо начать, думает она, надо начать.

Ракель курит одну сигарету за другой, решает кроссворды, не успевает вовремя приготовить обед и роняет пепел на пол.

Соседи посмеиваются над ее отважными попытками говорить на диалекте. Соседи — настоящие крестьяне. Ракель, руки в боки, обсуждает с ними урожай:

— Когда пахать будете? — Она тычет пальцем в колосящуюся пшеницу.

И по крестьянским ухмылкам понимает, что ляпнула что-то не то.

Ракель боится больших собак. Ведь маленькую всегда можно хорошенько пнуть, внушает она себе.

Однако корову не особо пнешь.

Главным образом Ракель сидит на кухне и глазеет в немытое окно, поджидая Вернера, который должен вернуться с работы, из любительского театра — или где он там еще пропадает, лишь бы не видеть ее.

— Мне нужен кто-нибудь, — говорит ему Ракель, — кто-нибудь, кто утешит меня в безнадежный дождь. Ты должен помогать выживать мне, вечно простуженной, замерзшей, с мокрыми ногами. А иначе зачем я здесь? Когда дождь все идет и вдет и весь мир превращается в сплошное месиво из глины, попытайся хоть немного утешить меня. Ведь мы можем немножко полежать рядом? Тебе даже не обязательно обнимать меня, просто побудь рядом. Мне нечего делать. Я скучаю. Я каждый день жду тебя по восемь-десять часов, так почему же ты не уделишь мне хотя бы четверть часа? Я тебе не помешаю. Я такая маленькая-маленькая. Я стану молчать, ничего не стану требовать — только чтобы ты немножко полежал рядом и чтобы я смогла согреться и, может, притвориться, что во всем этом есть смысл.

И Вернер раздраженно смотрит на нее и говорит:

— Если я сделаю это после всех твоих причитаний, у меня возникнет чувство, что я тебя унижаю. Ты ведь не хочешь, чтобы я лежал с тобой из чувства долга?

Правда-то в том, что Ракель на это наплевать, лишь бы он лег с ней. После непродолжительного нытья Вернер все же сдается, и Ракель приободряется: у нее есть еще силы сражаться дальше.

Рут твердит ей, что все это плохо кончится, ведь Ракель такая нервная и не умеет справляться со сложными ситуациями. Ракель ни с чем не умеет справляться.

Ракель отвечает ей:

— Ага, только подожди, это же моя жизнь.

А Рут говорит:

— Ну жду, жду.

7

Шарлотта и Даниель сходят с поезда и озираются, стоя на перроне. Как теперь выглядит их тетя Ракель? Как мама, только некрасивее и с химической завивкой?

Жарко. Шарлотта чувствует, как под мышками струится пот, и прижимает руки к туловищу. Скоро завоняет. Дезодорант спрятан глубоко в рюкзаке.

У них обоих по рюкзаку. У нее розовый, у Даниеля голубой.

Даниеля пот не беспокоит. Даниель — еще ребенок. Зато она только что закончила неполную школу и вступает во взрослую жизнь. Это последнее лето.

Даниель, как обычно, молчит. Он почти всегда молчит. Учительница больше не пытается заставить его отвечать на уроках.

Вот к ним направляется какая-то тетка. Она почти бежит. Поезд трогается с места. Шарлотта и Даниель смотрят друг на друга. Теперь уже поздно.

— Вот вы где! — кричит тетка, улыбается и тянет к ним руки. — А Даниель-то вырос и совсем уже большой!

Даниель уворачивается от руки, которой тетя собирается потрепать его по щеке. Тогда тетя обращается к Шарлотте:

— Он все такой же тихоня?

Шарлотта кивает. Тетя вздыхает. Они спускаются с платформы. Вдруг тетя слегка пихает Шарлотту в бок.