Читать книгу - "Без лица - Хари Кунзру"

Успех и окрылял, и шокировал ее. Почему все дается ей так легко? Она увидела нового Эндрю — потерянного, бесполезного Эндрю в обшивке из убеждений. Расстояние между ней и мужем увеличивалось благодаря физическому разрыву, о котором возвещало письмо доктора. Иногда Элспет не выдерживала и звала его к себе, но это всегда плохо заканчивалось — какой-то возней, стесненностью, извинениями. Им стало лучше порознь, чем вместе.

На несколько лет все проблемы отодвинулись на задний план благодаря кипению новой жизни в миссии. К Эндрю постоянно собиралась очередь желающих получить незатейливую медицинскую помощь, по большей части сводившуюся к нотациям о пользе личной гигиены. Женщины Фолкленд-роуд начали использовать школу в качестве периодических яслей для своих детей. Постепенно миссия нашла свою нишу в экологии этой улицы. Элспет улыбалась матерям в цветастых нарядах, и те улыбались ей в ответ. Обе стороны старались скрыть взаимную заинтересованность. Элспет обращала внимание и на то, как Эндрю смотрит на них. Натужное неодобрение. Она начала задумываться над тем, в какую игру он играет, какое испытание сам себе назначил.

Казалось, Эндрю притягивает к себе насилие. Однажды он чуть не стал виновником беспорядков, обратившись с пламенной речью к процессии мусульман, проходящих мимо ворот миссии. В другой раз юный английский полисмен просунул голову в дверь гостиной. «Простите за беспокойство, но вашего мужа взяли под арест. Э-э-э… хм… потасовка с католическим пастором». Сопровождая Элспет к котвалу[115], он с трудом скрывал улыбку. И так было всегда. Эндрю против мира. Он прав, все остальные — нет.

Мальчики росли. Настало время отправить их на учебу в Шотландию — сначала Дункана, затем Кеннета. После того как малыши растаяли, превратившись в машущие платками точки на горизонте, Элспет уже ничто не отвлекало от мужа. И тут выяснилось, что она влюблена. Не в другого мужчину, но в другой способ мышления — что было еще хуже. Постепенно визиты к мунши она заменила более глубокими исследованиями. Походы в музей и к историческим развалинам влекли за собой посещение лекций и запойное чтение по ночам. Она завела друзей среди индийцев и ходила к ним обедать, испытывая дикое удовольствие от возможности сидеть на земле и есть руками. Она ходила на пляж, чтобы посмотреть праздник Ганпати, потолкаться в толпе, пока огромные статуи Ганеши погружают в море. Она всматривалась в святилища храмов, пытаясь различить в темноте жирные, выпачканные в гхи силуэты божеств. Однажды во время праздника Холи Эндрю вышел во двор и столкнулся с улыбающейся женой: на ней была мокрая одежда, прилипшая к телу и испачканная краской. «Ты становишься одной из них! — закричал он. — Они затягивают тебя в свою трясину!»

Для нее во всем этом была какая-то магия. Новый мир, который она открыла для себя, был населен секретами. Инстинкты всегда вели ее к фантастическому, как она осознала теперь, — к полной противоположности всему, о чем думал Эндрю, и всему, чем он был. Его конкретность, когда-то столь привлекательная, теперь казалась детской безапелляционностью. Как он смел? Как мог он противопоставить свое пуританство — смешное, как шутовской колпак, и крепкое, как дерево бальсы, — бесконечным загадкам Вселенной?

После распада их маленького созвездия Эндрю, побуждаемый силами противоречия, начал говорить о науке и рациональной религии, а также о превосходстве европейского сознания над азиатским. Когда им хватало денег приехать на каникулы, мальчики обнаруживали, что родители вполне способны на цивилизованное общение. Как только члены семьи снова расставались, чуточку менее чужие друг другу, чем прежде, — жизнь НШМЯ возвращалась в состояние сдерживаемой враждебности. От этого начали страдать дела миссии. Средоточие Элспет вышло за пределы церкви, и она не видела причин поощрять других присоединяться к вере, которую покидала сама. Однажды она ехала на велосипеде по оживленной улице и впервые сформулировала это так прямо, сложила нужные слова в голове, — и в тот же миг испытала чувство яростно-пустяковой вины. Опьяняюще-свежий пот предательства выступил в ее подмышках, между грудей — все, что осталось от жены миссионера, ручейками вытекло наружу сквозь поры.

Со временем Элспет познакомилась с другими страждущими, людьми, которые, как и она, верили в чудо, в мистический синтез всего на свете. Она посещала лекции, где сидела так же увлеченно, как и, столько лет назад, в зале кирки, — с той лишь разницей, что теперь она слушала истории о Великом Белом Братстве Гималайских мастеров, о Владыке мира[116], о Будде, о Маха Чохане[117], Ману, Майтрейе[118]. Уже сами имена ошеломляли. Иларион Грек[119]. Прекрасный Серапис[120]и голубоглазый Кутхуми[121]. Бёме[122]и Соломон. Конфуций и сирийский Иисус. Казалось, что на протяжении всей истории человечества мужчины и женщины боролись за более глубокое понимание мира, за мимолетное владение головокружительными тайнами значений и иерархий, скрытых под поверхностью жизни. В современную эпоху Восток и Запад сходились в научной духовности, которая жаждала истинной мудрости.

Элспет не примкнула к ним, еще нет. Все это было слишком далеко от нее, от всего, что она знала до сих пор. Простые беленые стены — и затейливая резьба. Умеренность во всем — и радостное изобилие. Она пряталась от Эндрю точно так же, как он прятался от нее, и, пока они хранили это статическое равновесие, не в силах окончательно сбежать друг от друга, миссия увядала. Неофиты постепенно возвращались к старым привычкам или были поглощены более динамичными трущобными церквями — баптистами или американским лютеранским пастором, который обосновался на Грант-роуд. Затем началась война, и пришло известие о том, что Кеннет и Дункан отправились добровольцами на фронт.

Какое-то время они с Эндрю молились вместе; спали они давно уже порознь. Элспет проводила вечера в кругах теософов и других страждущих, медитируя на войска, пытаясь построить психический щит над теми, кого любила. Она узнавала о войне ужасные вещи: что немцы — слуги Владык Темного Лица, непримиримые противники истины; что мертвый милитарист Бисмарк закопал магнетические талисманы на своих границах.