Читать книгу - "Библейские истории для взрослых - Джеймс Морроу"

— Ой! — вскрикивает она скорее от отчаяния, чем от боли.

Бывают времена, когда Елена готова вырвать свои прелестные длинные косы до последнего локона, а не только седеющие прядки. «Если придется провести еще один бесцельный день в Гысарлыке, — говорит она себе, — я сойду с ума».

Каждое утро она и Парис исполняют один и тот же угнетающий обоих ритуал. Она провожает его до Скейских ворот, вручает ему копье и ведерко с завтраком и с чуть теплым поцелуем отправляет его на работу. Работа Париса — убивать людей. На закате он возвращается, перепачканный кровью, пропахший погребальными кострами, с копьем, обмотанным присохшими кусочками человеческих внутренностей. Идет война; больше Парис ей ничего не говорит.

— С кем мы воюем? — спрашивает она каждый вечер, когда они ложатся в постель.

— Не забивай этим свою прекрасную головку, — отвечает он, вытаскивая из коробки, украшенной изображением солдата в шлеме с плюмажем, презерватив из овечьей кишки.

Не так давно Парис требовал, чтобы она каждое утро проходила по высоким стенам Трои, приветствуя отправляющихся на битву солдат, посылая им воздушные поцелуи.

— Твое лицо вдохновляет их, — настаивал он. — Твой воздушный поцелуй дороже тысячи ночей страстной любви с нимфой.

Но в последние месяцы приоритеты Париса изменились. Сразу же после прощания Елена должна возвращаться в крепость, не разговаривать ни с кем из жителей Гысарлыка. Запрещалась даже короткая беседа за чашечкой кофе с одной из сорока девяти невесток Париса. Она должна была весь день ткать ковры, чесать лен и всегда быть красивой. Это не жизнь.

Могут ли помочь боги? Елена относится к этому скептически, но попытка — не пытка. Завтра, решает Елена, она пойдет в храм Аполлона и попросит того облегчить ее скучную жизнь, возможно, подкрепит свою просьбу жертвоприношением — бараном, быком, еще чем-нибудь, — хотя жертвоприношение представляется ей чем-то вроде сделки, а Елену уже воротит от сделок. Ее муж — псевдо-муж, не-муж — заключил сделку. Она постоянно думает о Яблоке Раздора и что сделала с ним Афродита после того, как подкупила Париса. Бросила назад в свою фруктовую корзинку? Пристегнула булавкой к своей накидке? Наколола на зубец короны? Почему Афродита отнеслась к этой чертовой штуковине так серьезно? Привет, я самая красивая из богинь во Вселенной — видишь, это написано прямо здесь, на моем яблоке.

Черт — еще один седой волос, еще один сорняк в саду красоты. Она протягивает руку к злодею — и останавливается. Зачем утруждаться? Седые волосы — как головы Гидры, бесчисленные, злокачественные, да и давно уж пора Парису понять, что под этой прической есть голова.

Входит Парис, потный и сопящий. Шлем перекошен; копье окровавлено; поножи липкие от чужой плоти.

— Тяжелый день, дорогой?

— И не спрашивай.

Ее не-муж расстегивает нагрудник.

— Плесни вина. Смотрелась в зеркало, да? Хорошо.

Елена кладет зеркало, откупоривает бутылку и наполняет два украшенных драгоценными камнями кубка «шато самотрийским».

— Сегодня я слышал о новых методиках, которые ты могла бы испробовать, — говорит Парис. — Женские уловки для сохранения красоты.

— Ты хочешь сказать, что разговариваешь с кем-то на поле брани?

— Во время затишья, конечно.

— Если бы ты поговорил со мной.

— Воск, — произносит Парис, поднося кубок к губам. — Все дело в воске.

Его тяжелый подбородок волнообразно покачивается, когда он пьет. Парис, должна признать Елена, все еще возбуждает ее. За последние десять лет ее возлюбленный прошел путь от непревзойденной смазливости Адониса к столь же притягательной властной мужественности без всяких выкрутасов, сейчас он напоминает стареющего героя-любовника из какой-нибудь древнегреческой трагедии.

— Возьми немного расплавленного воска, вотри в морщины на лбу и — опля! — их как не бывало.

— Мне нравятся мои морщины, — возражает Елена, тихо, но явственно фыркнув.

— Если смешать ил с бычьей кровью (говорят, ил со дна реки Миниэос не смывается), то можно покрасить седые волосы в золотисто-каштановый цвет. Греческая формула.

Парис пьет вино мелкими глотками.

— Кто мне это говорит, — огрызается Елена. — Твоя кожа — не чаша сливок. Твоя голова — не саргассовы заросли. Что же до живота, то Парис Троянский пройдет под дождем, не намочив пряжки пояса.

Царевич допивает вино и вздыхает:

— Где та девушка, на которой я женился? Раньше ты беспокоилась о своей внешности.

— Девушка, на которой ты женился, — бросает Елена язвительно, — не твоя жена.

— Ну да, конечно, нет. Формально ты все еще его.

— Мне нужна свадьба.

Елена делает огромный глоток самотрийского и ставит кубок на зеркало.

— Ты мог бы пойти к моему мужу, — предлагает она. — Мог бы предстать перед благородным Менелаем и попытаться уладить все миром.

Отраженный в переливающейся поверхности зеркала кубок принимает странные, искаженные очертания, словно увиденный глазами пьяницы.

— Эй, послушай, держу пари, что он уже нашел себе другую — ведь он такой ловелас. Так что, возможно, на самом деле ты оказал ему услугу. Может, он уже и не злится.

— Он зол, — возражает Парис. — Он очень сердит.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Позабыв о своем царском звании, Елена опорожняет кубок с грубой небрежностью галерного раба.

— Я хочу ребенка, — говорит она.

— Что?

— Ты не понял, ребенка. Ребенка: маленького человечка. Моя цель, дорогой Парис, забеременеть.

— Отцовство — это для неудачников.

Парис бросает копье на кровать. Деревянное древко, проткнув матрас, исчезает в мягком пуху.

— Полегче с vino, любовь моя. Алкоголь ужасно полнит.

— Ты что, не понял? Я теряю голову. Беременность придаст моей жизни смысл.

— Любой идиот может стать отцом. А для защиты Трои нужен герой.

— Ты нашел другую, Парис? В этом все дело? Моложе и стройнее?

— Не говори глупостей. Во все времена, в дни минувшие и в грядущие века, ни один мужчина на земле не будет любить женщину так страстно, как Парис любит Елену.

— Бьюсь об заклад, что земля Илиона кишит подпевалами. Они, должно быть, падают в обморок от твоих речей.

— Не забивай этим свою прелестную головку, — шепчет Парис, разворачивая презерватив с воином в шлеме с плюмажем.

«Если он снова скажет это, — клянется себе Елена, когда они, как пьяные, валятся на кровать, — я закричу так громко, что рухнут стены Трои».

Бойня не ладится, и Парис угнетен. По самым оптимистичным расчетам, он отправил этим утром в Аид лишь пятнадцать ахейцев: Махаона с сильными ногами, Евхенона с железными мускулами, Дейхоса, вооруженного боевой секирой, и еще дюжину других — пятнадцать благородных воинов отправлено в темные глубины, пятнадцать бездыханных тел остались на съедение псам и воронам. Но этого недостаточно.