Читать книгу - "Время обнимать - Елена Минкина-Тайчер"

Приглашение поступить в аспирантуру сразу после окончания университета мама и Муся приняли с большим восторгом. Цветы запоздалые, как сказал бы Сашка Цейтлин. Несомненно, маме виделась для единственного сына карьера ученого, профессора математики или физики (она не очень различала), лекции в переполненной студентами аудитории (обязательно – амфитеатром!), уютная квартира в старинном доме с роялем и огромной во всю стену библиотекой. А еще лучше загородная усадьба, этакое Шахматово, флоксы и хризантемы, чай на террасе, теплый свет лампы, интересные содержательные разговоры с гостями, тоже профессорами или, по крайней мере, музыкантами. Многие годы мама страстно и, как ей казалось, в глубокой тайне мечтала, что у них с Тёмой сложатся такие же отношения, как у Сашеньки Бекетовой с Блоком. Все совпадало – ранний неудачный брак, воспитание мальчика в семье дедушки профессора, непостижимая внутренняя связь между матерью и гениальным сыном. Наверняка во времена юного студента Шнайдера путь в науку являлся достойным и уважаемым. И наверняка подкреплялся достойной зарплатой.

Ровно за год до окончания Тёмой университета, в июле 1992 года объявили свободный курс рубля, и цена доллара с официальных шестидесяти копеек подскочила до 125 рублей. А сегодня, в девяносто третьем, доллар стоил уже 1300 рублей, и знающие люди ожидали дальнейшее стремительное обесценивание – в два, а то и в три раза. Мусины накопления в размере пяти тысяч рублей, которыми она страшно гордилась и завещала Тёме на покупку квартиры, в одну минуту превратились в пыль, еле успели потратить на стиральную машину. Стипендия аспиранта, повышенная в 1993 году специальным указом президента, предоставляла шанс не умереть с голоду. Доценты и даже профессора оценивались не выше служащего на автозаправке. И в то же время сосед по дому, туповатый парень, с девятого класса бросивший школу, открыл вдвоем с напарником частный ремонт автомобилей и купил квартиру в престижном, обратно переименованном в Графский переулке, который, кстати, раньше назывался Пролетарским.

То есть новая жизнь требовала нового подхода к трудоустройству, и путь в науку, как мечтали мама с Мусей, явно сюда не вписывался.

Кстати, мамин хор, к ее великой радости и гордости, стал одним из самых востребованных детских коллективов! Началось с того, что пожилой концертмейстер перенес инфаркт и ушел на пенсию, и мама со своим консерваторским образованием решила развивать сразу два направления – программу а капелла, то есть только пение текстов без аккомпанимента, и инструментальную программу, но в голосовом исполнении. Оба направления были не новы, но тексты на немецком и итальянском в исполнении совсем маленьких детей звучали по-настоящему божественно, а когда звонкие детские голоса в полном соответствии с гармонией сплетались в струнные квартеты и трио и потом переходили к «Болеро» Равеля, весь зал вставал. Детям особенно нравились почему-то трехголосные инвенции Баха, они с упоением вели свои партии так тонко и чисто, что у зачарованных слушателей перехватывало дыхание и даже Тёма однажды чуть не прослезился. Желающих записаться в хор с каждым днем становилось все больше, и мама решилась наконец поднять плату, что никого не удивило.

Петр Афанасьевич тоже успешно трудился в школе, которую недавно переименовали в лицей, и хотя его зарплата далеко не достигала маминой, они жили вполне сносно и даже съездили в отпуск в Венгрию. Но, к сожалению, продолжали жить в съемной квартире, накопить на собственную при растущей дороговизне не было никаких шансов. Чердак на Лахтинской к ужасу Муси давно требовал ремонта, ступени на лестнице стерлись, штукатурка отваливалась кусками размером с тарелку, и Артема не покидало чувство вины, когда его беспокойная бабушка, останавливаясь после каждого пролета, тащила наверх авоську с продуктами. К тому же жить с ней в одной квартире становилось все труднее, приходилось отчитываться за каждый шаг, а позднее возвращение Артема домой превращалось в психическую атаку со слезами и валокордином.

Отдельная проблема, впрямую связанная с местом жительства, состояла в том, что у Тёмы не складывались отношения с женщинами. В школе ему сначала нравилось быть младшим, девчонки относились с подчеркнутой заботой, обнимали и угощали пирожками, будто он моложе не на год, а на все десять. Но со временем такие шуточки стали здорово раздражать, особенно когда Саша Цейтлин застенчиво признался, что у него с Катей Зайцевой было уже два раза и что это полный кайф! Конечно, Саша жил с родителями, которые с утра уходили на работу, а по выходным любили уезжать к родственникам на дачу. Это вам не бдительная Муся с горячим обедом в любой час дня и ночи.

С поступлением в университет ситуация практически не изменилась. Не считая навсегда запомнившейся поездки с Сашей «на практику» в Белоруссию, Артем уезжал только один раз – в 92-м году к Дине и тете Асе в Израиль. Можно не говорить, что Ася оказалась достойна своей старшей сестры и ни разу никуда не отпустила Артема без сопровождения – будь то экскурсия или просто прогулка по набережной в Тель-Авиве. Двоюродный брат Ленька из бледного питерского мальчика превратился в бравого загорелого и абсолютно самостоятельного парня в тельняшке и кроссовках на босу ногу, на полголовы выше самого Тёмы. Леня учился в Акко в морской школе и ночевать приезжал только два раза в неделю, но они успели подружиться и почувствовать трудно объяснимое кровное родство. Они даже внешне походили друг на друга, в первую очередь голубыми глазами и шнайдеровским выдающимся носом, но в Лёне сразу чувствовалась другая степень свободы, на которую не посягали ни мать, ни бабушка. Тем более Дина, к изумлению питерской родни, за прошедшие четыре года успела родить аж двух сабр, как их называли родители, хорошеньких кудрявых хулиганок Майю и Мири. Оказалось, сабра – красивое местное дерево с жесткими цветами-колючками, и рожденный в Израиле ребенок считается на него похожим – такой же колючий, независимый и прекрасный.