Читать книгу - "Дед - Михаил Боков"

– Если выгорит, провезешь меня на закорках вокруг поляны два круга!

– Идет! А не выгорит, тогда… тогда… – пари, принятое Ганиным, застало Серегу врасплох: его бесхитростный ум силился придумать свой профит. Лучшими годами своей жизни Серега, как и все деревенские, считал время армейской службы. Там было все: и автоматы, и приключения, и можно было разгуляться вовсю. Вот и сейчас обратился он к тем дням:

– А не выгорит, будешь неделю отдавать мне честь по утрам! И говорить: «Здравия желаю, товарищ младший сержант! Рядовой Ганин к несению службы готов!»

– Руби! – воскликнул Ганин.

Подскочил Степа, рубанул. Виктор Сергеевич, наблюдавший за спорщиками, крякнул в усы.

– И смотри, – напутствовал оппонента Солодовников-младший, – чтобы без вранья!

– Зуб даю! – Ганин щелкнул большим пальцем по зубам и пошел.

Во вражеском лагере на него уставились во все глаза. Агенты службы безопасности, эмчеэсники, многочисленные механики и все, кто там был, застыли за своими банками тушенки, за штопаньем носков, за игрой в карты – и молча следили, как Ганин пробирается сквозь их стойбище, иногда, если нужно, переступая через сидящих.

Когда всеобщее оцепенение прошло, Ганина окликнули:

– Далеко ли собрался, мóлодец?

Он остановился. Оглядел лагерных. Лица ему не понравились. Обывательские какие-то лица, подумал он, не геройские. То ли дело его кореша. Взять Серегу – в одном лице и богатырь, и дурень.

– Девушка у вас есть. Галина Веденеева, журналистка. Ищу ее.

С одного из бревен поднялся кряжистый лысый мужик и спросил:

– По какому поводу интерес?

Ганин посмотрел на него сколь мог презрительно:

– Вам что до моего интереса, дяденька? Вы, часом, не муж?

– Ну, а если муж?

– Ну, а если муж, то тут у меня есть двое деревенских – большие специалисты по присказкам. И они так говорят: был муж, да объелся груш.

На вид мужику было лет сорок. И хотя в лагере, как и все остальные, он был по служебной надобности, то есть числился сотрудником ведомства того или иного, но был похож скорее на мелкого сельского предпринимателя или деревенского хулигана. По крайней мере Ганин представлял их себе так и не знал, кто еще в наше время практикует порочную моду носить спортивные штаны с остроносыми туфлями.

Не удержавшись, Ганин спросил:

– Где борсеточку забыли, уважаемый?

– Какую борсеточку? – не понял мужик.

– Как какую? Ту, в которую денежку ложат. Вы ж по коммерсантской части? Или по честному отъему?

Лысый понял, что над ним подшучивают, и озлился.

– Щас я тебе покажу честный отъем.

Сжав кулаки, он двинул вперед.

При виде прущего на него с недобрыми намерениями мужика в груди Ганина затрепыхался радостный нерв. И неожиданно все понял. Вот что сделала с ним камера – она подрихтовала его, сняла с него последний защитный покров. Робость, боязнь боли, инстинкт самосохранения – все эти нужные штуки и так редко давали знать о себе с тех пор, как он стал ездить на поля. Но в камере их выбили из него окончательно. И что другого человека надолго – а скорее всего, и навсегда – отвратило бы от поиска неприятностей, удивительным образом пробудило в нем обратное. Он как бы стал желать неприятностей еще сильнее. А там, где они не водились или где можно было обойтись без них, он теперь с готовностью брался создавать их сам.

«Глупая твоя голова, – прокомментировал открытие внутренний голос. – Эдак недолго и ноги протянуть». «Молчал бы уж, – притушил его Ганин. – Тридцать лет тебя слушал, и что? Много добра нажил?»

Мужик тем временем приближался. Выглядел он, несмотря на свой нелепый наряд, опасным, способным причинить неудобства. Ганину было плевать. Он стоял, ожидая его, и даже не поднял кулаки к лицу, не сделал попытки устроить защиту.

Все, кто сидел на бревнах, замерли. В сотне метров от бревен застыли как вкопанные подельники Ганина. Серега Солодовников позабыл про пари. Бровь его дергалась. Вместе с остальными он готов был сорваться и бежать на подмогу, когда будет нанесен первый удар.

Но удара не последовало.

– Стойте! – закричал женский голос, и между мужчинами, перепрыгивая через сидящих, встала Галина Веденеева, журналистка.

– Стойте! – повторила она и оглядела обоих. – Мужчины! Какие же вы дураки!

Ганин улыбнулся.

– Галя, – сказал он. – А я к вам. Хочу сделать признание.

– Пойдемте, – девушка с раздражением подхватила его под локоть, потянула вон из лагеря. – Признание… – пробурчала она. – Только вышел из тюрьмы, и уже с признаниями.

– Вам не кажется, что вы все-таки выбрали себе неправильную компанию? – спросил Ганин, когда они отошли. – Вы их рожи видели? Паскудные же.

– Вы свою видели? Оголтелая. Огуречным лосьоном несет.

– Так готовился к встрече.

– Готовился он…

Отведя его в сторонку, девушка остановилась и уперла руки в бока.

– Ну, – строго спросила она. – Что за признание?

– Как продвигается ваш репортаж?

– Неважно. Что за признание?

– Вы знаете, что меня вскоре наградят?

– Наслышана.

– И это значит, что первоначальную версию репортажа придется переделать. Я не тот злодей, которого вы там описали. Не пьяница и не наркоман, сколотивший вооруженное бандформирование. Я – герой. Говорят, мне окажет честь сам губернатор.

– Откуда вы знаете, каким я вас описала?

– Догадываюсь, – сказал Ганин. – После нашей последней встречи.

– Знаете, что мне в вас не нравится?

– Что же?

– Вы приезжаете сюда, и вам кажется, что вы умнее всех. Вы играете здесь в казаки-разбойники, играете в опасность, в приключения. Вот вы сейчас пытаетесь неумело флиртовать со мной. Вы думаете, самонадеянный: ну, разве эта провинциальная девчонка устоит? Для вас это тоже часть игры, все здесь для вас – развлечение, забава. А потом наступает осень, и вы отбываете в свой теплый тыл. Наигравшийся. Полный впечатлений. Вы как тот капризный маленький мальчик: нашалите в одном месте, а потом бежите под подол к маме – в свою Москву.

Ганин вздохнул.

– И вы туда же. Наслушались провинциального шовинизма от этих людей, – он кивнул в сторону лагеря. – И теперь выступаете как их ретранслятор. Вам надо было идти жить в наш лагерь. Тогда бы ваша картинка была объективной.

Девушка усмехнулась.

– Видала я ваш лагерь. Предводителя забирают, потому что у него при всех обнаруживают сверток с наркотическим веществом. Судя по всему, он отличный человек! И пока его нет, оставшиеся демонстрируют собственным примером, каких глубин разложения может достичь человек. Они круглосуточно пьют, они закладывают собственные рубахи. Они готовы отдать за водку оружие, которое выкопали из земли. И после этого вы будете говорить мне, что для вас все это не забава? Что для вас что-то значит этот танк, эти люди, которые, возможно, когда-то тут погибли, эта история? Вы – мародеры, Андрей! Мародеры и скоморохи! Вы глумитесь, вам весело, и вы знаете, что здесь можно зашибить деньгу!