Читать книгу - "Кот - Александр Покровский"

– Люди, их отношения между собой, все, что они делают или забывают делать, – все это суть алгебраические выражения, куда в виде упрощенных символов могут быть подставлены конкретные личности. И тогда события прошлые или грядущие можно будет узреть со всей очевидностью.

Ньютон исчезает.

Мда. Думаю, он нам больше не понадобится. Нагородить такое от имени Архимеда!..

Видимо, мы так и не узнаем, что такое «узкость».

– Узкость – это проход между камнями, – это сообщение от крыс, посланное через акустический узел.

Вход в базу со стороны моря очень узок. Он напоминает горло. Справа и слева высокие камни. Центральный предупреждает вахтенных в отсеках. Он говорит им: «По местам стоять…» – что означает: «Будьте внимательны», а они отвечают: «В таком-то по местам стоят…» – что означает: «Мы наблюдаем за всем очень внимательно».

– А кто такой «центральный»?

– Это пост в третьем отсеке. Он командует всем кораблем.

– Благодарю за разъяснения.

– Не стоит благодарности. Всегда готовы все здесь объяснить. Кстати, над вами буфетная. Мы достали вам сыр и кусочек мяса. Все положим перед той форточкой, в которую вы уже выходили. Может быть, вы захотите позавтракать.

– Ваша осведомленность не может не поражать.

Крысы за мной наблюдают.

Это нехорошо.

Это беспокоит и тяготит, это вводит в искушение и заставляет сожалеть…

Они слышат мои мысли, когда я нахожусь в акустическом узле.

Это валтузит. Меня.

Чуть в сторону – и можно не опасаться подглядывания.

А вот пищу нужно проверить. Она может быть ядовитой.

В обществах, подобных крысиному, вероломство не является чем-то зазорным.

Там оно так естественно.

К счастью, я многое знаю о ядах, и провести меня нелегко.

К тому же обоняние у крыс хуже кошачьего.

Те, кто питается падалью, тонким вкусом не отличается.

Сейчас разберемся.

Пища там, где и обещано, и выглядит привлекательно. Никаких цианидов и всякого такого.

Значит, меня прикармливают.

Что ж, прикормить врага – избежать войны. Это мудро и вполне в духе крысиной идеологии.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

На пороге – хозяин

– Фу! – дверь с грохотом отъезжает в сторону, на пороге – хозяин.

– Оторвались! – выдыхает он, после чего валится на койку. – До погружения еще минут двадцать, так что можно поспать.

Он немедленно засыпает.

– Блядь! – после него появляются Шурик с Юриком, которые тут же, вместе с ботинками, оказываются на своих лежаках.

Не хватает только Тихона с его себореей. Где же наш Тихон?

– Тихон на вахте, скотина! – отзывается с койки мой хозяин, так и не приходя в сознание. – Бдит, бандит! – произносит он, горестно вздыхает, после чего устанавливается тишина.

У меня шерсть на затылке торчком торчит.

Я вам хочу заявить, что после таких вот врываний в каюту можно в капрофага превратиться.

Шерсть ну никак не уляжется. Уговариваешь ее, уговариваешь, говоришь ей: «Ложись, моя милая, ложись, моя хорошая…» – а она не ложится.

Я тронусь с ними скоро, умом поеду, рехнусь, чокнусь, взбреньдю, взбеленюсь, обчухонюсь, затаратоню, съем заношенные носки.

Как говорил Зигмунд Фрейд, коллекционер «непристойных звуков» и гримас: «Мысли и переживания здесь слиты воедино».

Думаю, жителю Вены будет излишним объяснять смысл принципа гшнаса. Он заключается в том, что из окружающих комичных и никчемных вещей создаются уникальные и изысканные предметы – щит из кастрюли, например, или сердце из соломы.

Психопаты Фрейда, должен вам заявить, чтоб на некоторое время оставаться в своем уме, наряду с реальными историями своей жизни подсознательно выстраивали в своем воображении страшные и извращенные события, которые они выводили из самого невинного и банального материала повседневности.

Все это от излишества, от размеренности, от спокойствия.

Все это оттого, что там, в блистательной Вене, можно положить ложку с яствами осторожненько в собственный рот и подумать и о них, и о том, как ты кладешь в рот, и во имя чего ты кладешь, и при каких условиях, а потом уже насладиться вкусом.

Нам же, чтоб не свихнуться на фоне этой нашей действительности, минуя страшные, гнусные и даже уродливые события, которыми она изобилует, из заурядных и неприметных обстоятельств следует создавать прекрасные, убедительные картины, не говоря уже о том, что если что и попало в рот, то ни о каком наслаждении и речи быть не может.

– Где этот блядский кот?!

А вот и шелудивый Тихон, сменившийся с вахты.

Знаете, будь я женщиной, я бы не стал с ним в карете с головокружительной быстротой объезжать все страны Европы.

Я бы плюнул ему точно в темечко и растер бы все это ногой, обутой в изящную туфельку.

После чего я бы выпал в форточку.

Что по этому поводу говорит классик?

Классик говорит: «…вы редко встретите в этом королевстве человека выдающихся способностей… то ли дело у нас: вы либо великий гений, либо набитый дурак…»

Хочется добавить: «…При совершенном отсутствии промежуточной ступени».

Так что от Тихона я удрал в форточку, а то что еще придумает эта немытая головушка.

«По местам стоять к погружению!»

Сейчас же все пропали. Еще секунду назад они спали мертвецким сном, а с этой командой, как чумные, сорвались с коек и ломанули в дверь.

Последним выполз Тихон.

Он спросонья все твердил про их общую маму и грозил ей разнообразными извращеньями.

Морис Бланшо, с произведениями которого так легко отдыхается из-за теплоты коленкора, по поводу мамы Тихона высказался вполне определенно: «Жизненных сил хватает лишь до определенного предела».