Читать книгу - "С чужого на свой и обратно. Записки переводчицы английской полиции - Светлана Саврасова"

31. Вчера меня вызвали в полицию для перевода допроса глухонемого парня. Оказался членом Литовского союза глухонемых и обладателем польского паспорта. Молодой человек ходил по кофейням, клал на столики календарик с алфавитом языка жестов и листочек бумаги с коротким текстом для клиентов. Вышел из «Ивовых листьев» и отправился в «Старбакс». И тут вдруг в «Ивовых листьях» обнаружили, что исчезла благотворительная копилка на местную суповую кухню – двухлитровая бутылка из-под кока-колы, стоявшая перед кассой с наклеенным на боку адресом кухни.

Камила Томашевского арестовали и доставили в следственный изолятор. Он все время дрожит и что-то бормочет. Он не угрожает подать на нас в Страсбургский суд за нарушение прав глухонемых, которые ведь тоже люди, но и не просится даже в туалет… По-английски ни в зуб ногой.

Меня пригласили в надежде, что Камил умеет писать, и мы как-нибудь сможем найти общий язык. Мы сомневаемся, что в Соединенном королевстве имеется хоть один сурдопереводчик с литовского языка. Что же касается меня, я соглашаюсь на любой вызов для перевода с польско-белорусско-русско-украинско-чешско-словацко-словенско-сербско-хорватско-болгарского. С того времени, когда я прочитала в одной умной работе, посвященной вопросам лингвистики, что если ты понимаешь шестьдесят процентов корней в чужой речи, то хочешь не хочешь, твой мозг въедет, о чем тут трут да перетирают – я ощущаю себя среди славянских языков вполне уверенно, так как знаю, что мы с собеседником всегда сможем договориться. Литовцы знают пару слов по-русски, имя и польский паспорт увеличивают шансы.

Вот мы и начинаем переписываться на голубой, как небо на воле, бумаге формата А4 со штампом KT/I – потому что такая бумажка, естественно, будет приобщена к материалам следствия и храниться на протяжении ближайшей тысячи лет. «О, Литва, моя отчизна!» – как сказал польский народный поэт Адам Мицкевич.

– Привет.

– Привет! Что это?

– Не знаю. Рада, что ты знаешь польский! Как твое имя? Меня зовут Яна.

Ну не говорить же застрессованному поляку «Татьяна», в самом деле.

– Камил. Чего они хотят?

– Очень приятно. Labas vakaras!

– ?

– Ты не знаешь литовского?

– Нет. Почему я здесь?

– Я этого сама не знаю. Хочешь есть или пить? Может, в туалет?

Ищу какой-то крючок, способ, можность, по современному правильнее «интерфейс», который бы помог нашему общению. Нужду его? Его нужду в моих ресурсах? Дела у нас идут не очень хорошо.

– Ты не полька!

– Нет. А откуда ты это знаешь, Шерлок Холмс?

– Пишешь с ошибками.

– Правда. Ты тоже не поляк.

– Я ПОЛЯК!

– Да? А откуда тогда столько ошибок?

– Где?

Подчеркиваю написанное им в семи местах.

Он улыбается. Теперь он у меня в руках! Дальше идет как по маслу: фамилия, дата и место рождения, есть ли у него специфические требования к еде, хронические болезни, психические заболевания; склонен ли он к самоубийству (я уже вижу, что нет, но это один из обязательных вопросов); принимает ли он какие-нибудь лекарства по предписанию врача или лекарства, купленные без рецепта; требуются ли ему религиозные услуги; есть ли у него жалобы на обращение со стороны полиции.

Он показывает запястья со следами от наручников.

– Констебль приносит свои извинения. Ты оказывал пассивное сопротивление. Пришлось тебя сковать для безопасности. Он не понял, что ты спокойный и культурный глухонемой поляк. Ты что-то бормотал и махал руками. Он подумал, что ты чокнутый, или обдолбанный, или притворяешься. Констебль просит прощения, но он был вынужден так поступить. Я-то понимаю, что ты сопротивлялся только ввиду невозможности взаимопонимания. Как ты себя чувствуешь?

– Я голодный.

Наконец-то! Для начала холодный кофе с молоком в пластиковой кружке (для нашей с констеблем безопасности – чтобы он не ошпарил нас, плеснув в лицо горячий кофе, и не порезал осколками разбитой о стол чашки. О, Литва! Кого ж ты к нам порой присылаешь?) с четырьмя ложечками сахара. А в пути уже и бутерброды. С кофе парень размягчается. Расслабляется прямо на глазах. Но только на минутку. Сразу же после этого он снова бросается в атаку:

– Ты кто?

– Я же сказала, переводчица.

– А по национальности?

– Русская.

Он темнеет лицом. Видя это, я вдруг ощущаю, что кровь у меня отливает от щек куда-то в середину головы, и от ее избытка начинают пульсировать кровеносные сосуды в висках. Ах ты, мычащая мартышка! Не любишь русских, да?! А что, этот стереотип распространяется на кретинов и собак?

СТОП!

Что это со мной? Куда меня несет? Это не мои мысли. Это не мои нервы. Но это мое тело позволяет такие мысли. Говори, тело! Я буду чувствовать чувства, разберемся. Я воспринимаю слишком много его страхов. Мне его очень жалко. Я отождествляю себя с ним. Его растерянность от непонимания всей ситуации. Игнорирую собственные потребности. Я устала. Напряжена. Голодная. Мне хочется в туалет. Прием, Литва! Прием!