Читать книгу - "Алжирские тайны - Роберт Ирвин"

Пока мы бежим к автобусной остановке на Рю-Мишле, Нунурс объясняет:

— Жаллу купил мне билет. Он сказал, что сегодня вечером в опере вас надо убить.

Но это все, что Нунурс готов объяснить.

— Потом, потом.

В автобусе мы притягиваем к себе подозрительные взгляды из-за нашего вечернего туалета и из-за того, что едем вместе — араб и европеец, однако Нунурсу не терпится попасть домой, а брать такси он боится. Сидеть в автобусе неподвижно и спокойно нелегко. Когда кончается прилив адреналина, мне кажется, что вместо больной ноги у меня шаровая молния.

Едва войдя в квартиру, Нунурс орет на Сафию, веля ей вставать с кровати, и они принимаются поспешно бросать вещи в чемоданы и вязать из простыней узлы. Нунурс отправляет Сафию во Мтиджу, где у нее есть родственники. Сафия в последний раз с едва заметной укоризной в томном взгляде смотрит на Нунурса. Что на сей раз натворил ее Тарзан? Мы задерживаемся в квартире не больше пятнадцати минут, да и то главным образом потому, что Нунурс решает сбрить бороду — насухо, опасной бритвой.

— Идем, капитан Наркоман! — кричит Нунурс. — Или хотите подождать и выяснить, кто придет за нами раньше — флики или команда палачей из ФНО?

Выйдя в ночь, мы направляемся к предместью Бельвиль, и по дороге Нунурс приступает к непростому объяснению.

— Это Жаллу подал мне мысль бросить тело вниз из ложи, но когда эта мысль пришла ему в голову, он предполагал, что тело будет ваше. В тот первый день, когда мы с Жаллу вышли прогуляться вокруг дома, помните? Именно тогда он приказал мне вас убить. Тогда он предполагал поручить мне устроить вам несчастный случай в плавательном бассейне, но потом, когда вы задумали пойти в оперу, Жаллу решил, что будет эффектнее, если вас, неопознанного европейца, убьют во время спектакля. Да-да, Жаллу сидел и делал вид, будто слушает музыку и разыскивает эту женщину, Шанталь, но на самом деле он сидел и ждал, когда я незаметно проникну в ложу и тихо подберусь к вам сзади со своей удавкой.

Нунурс весело хрустит пальцами.

— Да, для него это был большой сюрприз! Я скажу вам, какого он был о вас мнения. Это было его мнение, а не мое. Только без обид, ладно? Понимаете? Мы прогуливались тогда вокруг дома, и он говорил мне: «Нунурс, этот капитан Филипп Руссель — просто бешеный пес. А как мы поступаем с бешеными псами? Правильно, Нунурс, мы их усыпляем. Этот Руссель — просто психопат. Вы же знаете, что такое психопат, не правда ли? Больше всего этот человек заинтересован в том, чтобы убивать людей. Революции такие, как он, не нужны. Вы же знаете, Нунурс, мы с вами — и Аит Ахмед, Абу Миссум, Хадир и все остальные — мы не марксисты, а мусульмане. Конечно, мы сражаемся с французами, но не находим такого удовольствия в убийстве, как этот человек. К тому же я не верю, что этот Филипп — настоящий марксист. Он просто любит авантюры и насилие, а о простых людях ничего не знает. У этого Филиппа бывают в голове идеи, но откуда они берутся? Они не соответствуют ни политике коммунистической партии в Алжире, ни политике Москвы. Это просто безумные идеи, тараканы в голове», — и Жаллу сказал, что вы опасны, потому что у вас жажда смерти — вашей смерти.

Слова Жаллу меня, конечно, очень удивляют, но спорить с ним я не собираюсь, ведь он мой командир. Потом Жаллу говорит: «Каково ваше мнение, мой славный Нунурс, о том, что он рассказывает нам об этой мадемуазель Шанталь де Серкисян? Вы еще об этом не думали? Я скажу вам, каково мое мнение. Я думаю, что эта женщина — самый большой таракан в голове у бешеного пса. Разумеется, он злится, потому что она разоблачила его как предателя в присутствии офицеров, однако не думаю, что это делает ее фашисткой. Я никогда не считал коллекционирование марок фашистским занятием — даже если марки немецкие. Я не позволю, чтобы средства нашей организации попусту тратились на осуществление безумных замыслов этого авантюриста и ренегата. Ему нельзя доверять. Избавьте меня от этого бешеного пса, Нунурс».

Я молчу и только киваю, как будто соглашаюсь с Жаллу. Но парень-то я хитрый, себе на уме. По правде говоря, я думаю, что убивать французов, пока они не уберутся из моей страны, — благое дело. По-моему, все, что вы сделали для нас, достойно восхищения. Потому я и решил тогда, что вы мне нравитесь, капитан Наркоман. Если вы — бешеный пес, тогда пускай среди наших товарищей будет побольше бешеных псов. «Вы знаете, что такое психопат, мой славный Нунурс?» — говорит Жаллу, но сам-то он что об этом знает? Он всего лишь студент, то есть не настоящий доктор.

На этом Нунурс умолкает до тех пор, пока мы не добираемся до квартиры Жаллу в Бельвиле. Свои мысли я оставляю при себе. Теперь, когда я поразмыслил, действия Жаллу меня уже не удивляют. На его месте я и сам мог бы отдать такой приказ. Его жестокость достойна уважения. В конце концов, он был так же безжалостен, как я, но ему недоставало моего везения — или того, что арабы называют «барака». И как это ни странно, будь я убит, мой призрак вряд ли стал бы возмущаться по этому поводу. Я служу делу революции отнюдь не из корыстных соображений. Как раз наоборот. И когда революция в Алжире победит, я не удивлюсь, если вместо благодарности мне сразу достанется участь жертвы политической чистки. История доказывает, что в любой стране после победы коммунизма одними из первых чистке подвергают членов авангардной партии. Из-за работы в авангарде у таких людей зачастую складывается преувеличенное представление об их положении в обществе, и они отказываются признавать необходимость партийной дисциплины. Эти люди являются продуктами определенного исторического момента. По прошествии этого момента пролетариат вполне сможет обойтись без их помощи. Если когда-нибудь мои товарищи решат, что меня надо устранить, думаю, я спокойно с этим примирюсь. Но что касается мысли Жаллу насчет моего желания умереть, то я все еще жив, а он — нет, и это очевидный факт, да и по поводу Шанталь Жаллу был не прав…