Читать книгу - "Гонка за счастьем - Светлана Павлова"

Это была неистовая, восторженная и страстная любовь, пришедшая впервые уже в зрелые годы, и какая-то часть ее существа, нерастраченная и потрясенная новым чувством, целиком отдалась ему и растворилась в нем, а другая ее часть, уже состоявшаяся и предприимчивая, приспособленная к реальным обстоятельствам, начала тут же развивать бешеную активность, придавая их отношениям приличествующий семье размеренный и осмысленный ритм. В его жизни все было временным и нестабильным, теперь же все изменится — он должен увидеть и оценить разницу.

Она решила, что пока они поживут вместе, заложив основы совместного бытия, а в конце августа ей лучше будет переехать к родителям и, встретив сына, пожить некоторое время там, ведь сначала — для улаживания формальной стороны дела — нужно получить развод. Все остальное она продумает позже.

Две недели заоблачного счастья пролетели незаметно. Позвонив Андрею, она поняла, что ситуацией больше не владеет — все предстало в непредвиденном свете. Объясняться с мужем долго не пришлось, он узнал обо всем сам, доброхотов, как всегда, хватало, и согласился дать развод только при одном условии — сын останется с ним. Иначе — скандальный процесс, на котором нетрудно восстановить, через свидетелей, как и почему брак распался. Это были угроза и ультиматум одновременно.

— Надеюсь, что это тебя немного отрезвит и ты подумаешь о последствиях, которых еще можно избежать, исправив ситуацию.

— Как?!

— Как же еще можно исправить весь этот кошмар — естественно, вернувшись домой!.. Твои родители в отчаянии, мать все время плачет… Своим я ничего еще не сообщал. Пусть отдыхают спокойно, звонить им будем по очереди, как будто ничего не произошло. У тебя есть немного времени, подумай — и сделай выбор…

— И ты способен все забыть?

— Речь не обо мне и даже не о тебе… Нужно понимать приоритеты, и мои чувства здесь — не главное…

— Да что же главное?!

— Кто-то же должен думать о сыне, и, насколько я понимаю, ты, наломав дров, делать это не торопишься…

Так на смену горячечному, воспаленно-восторженному состоянию пришло отрезвление — она не думала, что Андрей способен на месть. Простота действительно хуже воровства, ее прямолинейность и желание быть честной с мужем сработали против нее. Нужно было проявить больше изобретательности, придумать какой-нибудь хитрый сценарий и готовить его к разрыву постепенно, она же в своем угаре упустила это из виду. Теперь придется расхлебывать — он не пощадит ни ее, ни ребенка, готов на все… Необузданность его протеста говорила о том, как он страдает.

Вокруг нее немедленно образовался вакуум. Только теперь до нее дошло, как она выглядит в глазах окружающих, ведь она не просто пошла наперекор всему, а перешла черту… Ее поведение не только не вписывается в общепринятую мораль, но, несомненно, считается шокирующим, ибо по всем нормам жены и матери не уходят из семьи, это позволительно лишь мужьям и отцам.

Дядя, любимицей которого она была, не подошел к телефону, а при случайной встрече у родителей красноречиво молчал. Старшая сестра говорила с ней, не разжимая губ, и призывала лишь к одному — опомниться и не позориться. Собственные родители с их традиционными ценностями открыто ее осуждали — в их большой семье пусть иногда не все бывало гладко, но никто никогда не разводился. Все телефонные переговоры с матерью кончались одним — рыдая, она слышала только себя, не воспринимала никаких объяснений, даже того, что сына она не оставляет и обязательно заберет его, когда он приедет из Сибири.

— Куда ты собираешься забрать невинного ребенка?

— Я сняла квартиру.

— Почему он должен прозябать на каких-то съемных квартирах?

— Он будет не прозябать, а жить с родной матерью…

— Как женщина вообще может бросить семью и уйти? И к кому ты ушла? К неизвестно откуда взявшемуся длинноволосому, богемному типу, младше тебя на целых двадцать лет!

— Не на двадцать, а на десять…

— Неважно! Важно то, что это — разница в целое поколение, и вообще, он тебе — не пара, у тебя есть приличный муж, а у ребенка — прекрасный отец, терпению которого я просто удивляюсь.

Если это говорила ее собственная мать, жалостливая и терпимая к человеческим слабостям, никогда не пытавшаяся критиковать и одергивать, всегда готовая понять, помочь, накормить и утешить, то что же говорили другие, вся эта пишущая и окололитературная братия, выскочки и неудачники, — можно было себе представить…

Новость быстро распространилась. На высоком официальном уровне все было спокойно. В глазах непосредственного начальства и знакомых мужчин читалось недоумение и осуждение. Реакция женской половины была более сложной — от открытого неприятия, злобного шипения в спину и прямого презрения в глазах до плохо скрываемого любопытства, неискреннего сочувствия и приторной жалости вперемешку с откровенной завистью… Приятельницы с воодушевлением доносили ей все цитаты без купюр:

«Она разбила жизнь мужу, бросила ребенка…»; «Ходила с брезгливо поджатыми губками, святоша лицемерная, осуждая всех и вся, а сама-то — какова…»; «А этого юнца она попросту развратила… говорят, она знает всякие штучки, специальные приемчики и способна совратить любого…»

Начались хулиганские выходки — среди ночи их не раз будили телефонные звонки, и когда она брала трубку, ей или говорили гадости явно измененными голосами, или начинали глубоко и часто дышать, с периодическими воплями, имитируя постельные звуки. Иногда, помолчав, бросали трубку, чтобы не давать покоя… Издерганная этими ночными звонками, она наконец догадалась выключать телефон на ночь.

По почте пришло несколько писем, содержащих обвинительно-оскорбительные цидулки. Трудно было понять, кто и зачем развлекается подобным образом, но продолжалось это почти все лето.

Их временное пристанище стало для нее островком покоя и радости, оазисом, в который она мчалась, не чуя под собой ног. В нем было ее забвение от тяжелой реальности, в нем же она набиралась сил, чтобы противостоять всему остальному миру, который оказался не только недобрым и осуждающим, но порою даже враждебным.

Нужно было как-то продержаться, распределить силы, чтобы научиться жить между двумя крайностями — счастьем и ожиданием расплаты за него… Что же будет? Неужели через месяц все закончится? И как?

Куда-то исчезли трезвость, уверенность в себе, уступив место безотчетному страху. Неизвестность будущего угнетала настолько, что пропали сон и аппетит, но она продолжала жить в заведенном ритме, понимая, что покуда придется терпеть — ничего ни вернуть, ни переиграть она не может и не хочет, а значит, нужно сохранить достигнутое в новой жизни и как-то — как? — вернуть сына.

Жить надеждой на лучшие времена оказалось непросто… Она организовывала свою дневную жизнь по минутам — редакторская работа, перевод книги, деловые встречи и звонки, общение с авторами и разными нужными людьми, магазины, продукты и, разумеется, приготовление еды и создание домашнего уюта…