Читать книгу - "Якутия - Егор Радов"

- Поехали, напарник дорогой, - резко сказал Головко. - Время отправляться в полет!

Он обернулся, Надина рука выпала из его штанов. Улыбающийся Головко презрительно смотрел в его глаза.

- В путь, дорогуша, вот билеты, там Саха - он нас проводит.

- Как, что?.. - пролепетал изнемогающий Жукаускас.

- Поехали, говорю! - строго повторил Абрам. - Самолет через два часа!

- Да я... - задыхаясь, начал Софрон.

- Поехали!

- Да мне бы хоть сейчас, я успею, быстро, пожалуйста, вот Надя, Маарыйя... Отойдем, быстренько, я туда, сюда, или вот так, или как-нибудь еще, надо хоть как-нибудь, и я сразу, вот, подождите меня, вон там Джульетта, Сесиль...

- Что там мелет этот придурок?! - воскликнула Сесиль.

- На что он намекает?! - возмутилась Маарыйя.

- Он же некрасивый, толстый, невоспитанный, смешной, - заметила Джульетта, все еще стоя на четвереньках.

- Идиот, - проговорила Надя. - Козел недоделанный! Что, не терпится? Иди вон туда, займи себя...

- Засранец, - сказала Сэбир-Параша.

Софрон остолбенело раскрыл рот и развел руки в разные стороны, не в силах ничего вымолвить, как будто на него только что вылили ведро мочи.

- Закрой рот, вафли не летают, - насмешливо проворковала Ия, держащая в руках большой бокал.

Головко по-отечески приобнял Жукаускаса и легко похлопал его по плечу.

- Ничего, ничего, мой друг, пойдемте, улетать уже надо, все будет хорошо, Алдан, Чульман, самолет...

Он повернул Софрона и повел его к столику, за которым сидел довольный румяный Саха.

- А вы, молодой человек; уже уходите? - спросила Надя.

- Вы его уведите, а сами возвращайтесь, пожалуйста! - крикнула Маарыйя вслед Головко.

- Уведите отсюда это говно, и...

Абрам Головко величественно обернулся, помахал девушкам ручкой и сказал:

- К сожалению, я сегодня должен отбыть по служебным делам, отложить которые я не в силах. В следующий раз!

Вежливо поклонившись, он пошел дальше к столику вместе с унылым Жукаускасом, похожим сейчас на великовозрастного слюнявого дебила, которого ведет на прогулку его родственник.

- Вот это мужчина!.. - восхищенно сказала Сесиль Наде. - Джентльмен! Не то, что этот - сразу вонючие пальцы совать...

Головко и Жукаускас сели за столик, и Павел Амадей Саха, хохоча, стал говорить:

- Как вы прелестно танцевали, Софрон, как вы прекрасно приставали! Чудеса, я просто вам завидовал, такие дамы... Не для меня, конечно, мне другое ближе... - он бросил печальный взгляд в сторону Головко. - Ну, что же, давайте выпьем последний стакан жиздры, и - отправляйтесь. Я вам тут приготовил сверток с разной едой, побрякушками...

- Почему?! - тупо воскликнул Софрон, посмотрев Абраму в глаза.

- Знаете, друг мой, - степенно проговорил Головко, - есть такая якутская поговорка: за восемью зайцами погонишься, получишь что? - правильно, хуй. Вот так вот, хи-хи.

- Аааа! - крикнул Жукаускас.

- Выпьем? - предложил Павел Амадей, указывая на уже налитые большие стаканы с жиздрой.

Софрон Жукаускас взял свой стакан и тут же выпил его.

- А вот это уже невежливо! - строго заметил Саха. - Милый мой, давай за Якутию, за то, Аобы все хорошо было, и - за тебя!

Он чокнулся с Абрамом, и они тоже выпили.

- А теперь, вперед! - крикнул Головко. - Мы улетаем вдаль!

Жукаускас вдруг понял, что стал абсолютно пьяным в один миг, его заволокло веселое ватное забытье, и он почти не ощущал, куда его волочили, где его везли; он словно сквозь наркоз видел кабину машины, какие-то огни, шоссе, людей; он чувствовал ветер, горячий воздух, потом видел свет, мигание каких-то приборов, мускулистые руки Головко, поддерживающие его, там стоял некий третий человек, похожий на его жену, разные девушки, которых не было; были слова, мысли, бумажки, документы, вечная надобность куда-то идти, и, наконец, удобное неожиданное кресло. Мотор взревел и ударил в спину со страшной силой, словно неумолимо толкающая вперед струя какого-то огромного брандспойта. Через временной провал Софрон открыл глаза, увидел, где он, и всхлипнул. В иллюминаторе было ночное небо, и под ним - облака. Перед его взором проносились стаи женских половых органов, летающие по кругу, словно утки над прудом, и немедленно упархивающие, исчезающие, испаряющиеся, стоило всего лишь протянуть к ним руку, или просто обратить горящий взгляд. Появились и сиськи, и лица, и все это сплелось в единый общеженский ком, оказавшийся почему-то внутри головы, внутри тела, под кожей, и как будто желающий взорвать, уничтожить, сломать весь этот несчастный организм, чтобы он превратился в кровавые объедки бывших чувств и желаний. Слезы текли по лицу Жукаускаса; рядом в кресле безмятежно спал Головко. Софрон расстегнул штаны и засунул туда дрожащую руку. Двух движений хватило. Он еле успел достать из кармана грязный носовой платок и подставить его под выстрел своего горячего болезненного горестного обильного семени. Он засунул липкий платок обратно в карман, медленно застегнул штаны, и пусто замер. Самолет летел на юг Якутии.