Читать книгу - "Бегущий за ветром - Халед Хоссейни"

Такси остановилось у скромного здания на оживленном перекрестке. Я расплатился с водителем, подхватил единственный свой чемодан и подошел к входной двери, украшенной затейливой резьбой. На многочисленных балконах сушилось белье. По скрипучей лестнице я поднялся на третий этаж и прошел по темному коридору к последней двери по правой стороне. Еще раз взглянув на бумажку с адресом, постучал.

Дверь мне открыл скелет, обтянутый кожей, в котором невозможно было узнать Рахим-хана.

Преподаватель, ведущий семинар по литературному мастерству в университете Сан-Хосе, говорил про избитые выражения: «Бойтесь их как чумы» – и смеялся собственной шутке. Студенты хохотали вслед за ним, но мне почему-то всегда казалось, что он несправедлив к литературным клише. Порой бывает, что точнее штампа не выразишься. Возьмите хоть выражение «сердце кровью облилось». Оно лучше всего отражает пронзительную жалость, охватившую меня, стоило мне после долгой разлуки увидеть Рахим-хана.

Мы сели на тонкие тюфяки, уложенные вдоль стены. Окно, выходящее на шумную улицу, оказалось напротив нас. Солнечные лучи клином падали на афганский ковер на полу. Еще по углам стояли два складных стула и жестяной самовар. Из него я налил нам чаю.

– Как ты меня разыскал? – спросил я.

– Найти человека в Америке легко. Северная Калифорния, крупный город, – этого достаточно. Вот ты уже и взрослый. Как странно.

Я улыбнулся и положил себе в чашку три кусочка сахара. Рахим-хан всегда пил горький черный чай, это я помнил.

– Тогда, после смерти отца, я не успел тебе сказать, только я уже пятнадцать лет как женат.

А Баба забыл сообщить об этом лучшему другу. Когда метастазы перекинулись в мозг, у него стало нехорошо с памятью.

– Женат? На ком?

– Ее зовут Сорая Тахери.

Беспокоится обо мне, наверное. Хорошо хоть, она сейчас не одна.

– Тахери… Кто ее отец?

Я сказал. Лицо у Рахим-хана прояснилось.

– Ну да. Теперь я вспомнил. Кнерал Тахери женился на сестре Шариф-джана. Как ее звали…

– Джамиля-джан.

– Бали! Я знал Шариф-джана по Кабулу. Давным-давно, еще до его отъезда в Америку.

– Он долгие годы работает в службе иммиграции, помог многим афганцам.

– А у вас с Сораей дети есть?

– Нет.

– Извини.

Рахим-хан отхлебнул чаю и больше не задавал вопросов на эту тему. Он был очень чуткий и тактичный человек.

Я рассказал ему о Бабе, о его работе, о поездках на толкучку, о его смиренной кончине. Рассказал о своей учебе в колледже и университете, о своих книгах – я уже мог похвастаться четырьмя опубликованными романами. Рахим-хан улыбнулся:

– Я в этом никогда не сомневался.

– Свои первые рассказы я записывал в коричневый блокнот, который ты мне подарил.

– Не помню блокнота, – медленно ответил Рахим-хан.

Разговор неизбежно свернул на движение Талибан[32], дорвавшееся до власти в Афганистане.

– Вф действительно так плохо, как говорят? – спросил я.

– Куда хуже, – ответил Рахим-хан. – Они не считают тебя за человека. – Он указал на шрам у себя над правой бровью: – Это я сходил на стадион «Гази» на футбольный матч. Кабул играл с Мазари-Шарифом, по-моему. Футболистам, кстати, запретили выступать в трусах, чтобы не оскорбляли нравственность. – Рахим-хан горько усмехнулся. – В общем, Кабул забил гол, и сидящий рядом со мной человек громко закричал от радости. Тут же явился страж порядка с лицом, заросшим щетиной (мальчишка еще, на вид лет восемнадцать), и стукнул меня по голове прикладом своего Калашникова. «Еще раз заорешь, я тебе язык вырву, старый осел!» – Рахим-хан потер шрам узловатым пальцем. – Я в деды ему годился! Кровь заливала мне лицо, а я еще извинялся перед этим собачьим сыном!

Я налил ему чаю, и Рахим-хан рассказал мне еще кое-что. О многом я уже слышал раньше.

По договоренности с Бабой он с 1981 года жил в нашем доме – незадолго до того, как мы бежали из Кабула, Баба «продал» ему особняк. Отец считал, что лихолетье в Афганистане рано или поздно закончится и все вернется – и пиры, и пикники. А пока Рахим-хан присмотрит за домом.

Мой старый друг рассказал, что во время пребывания в Кабуле в 1992—1996 годах войск Объединенного исламского национального фронта спасения Афганистана (Северного альянса) за каждой группировкой числился свой район.

– Если ты отправился в Шаринау из Карте-Парвана купить ковер, тебя мог застрелить снайпер или разорвать на части снаряд. И это еще если ты благополучно прошел через все блокпосты. Для того чтобы попасть из одного округа в другой, требовалась чуть ли не виза. Все попрятались по домам и молились только, чтобы в жилище не угодила ракета. Люди делали проломы в стенах, чтобы перейти с улицы на улицу, минуя опасные места. Даже рыли туннели под землей.

– Почему же ты не уехал? – с недоумением спросил я.

– Кабул – мой дом, – усмехнулся Рахим-хан. – Помнишь улицу, которая вела к казармам и школе «Истикляль»?

– Да.

Это была кратчайшая дорога к школе. Как-то мы с Хасаном напоролись у казарм на солдата, который принялся оскорблять его мать. Хасан потом плакал в кино, и я обнимал его за плечи.

– Когда Талибан вышиб Альянс из Кабула, я вместе с другими танцевал на этой улице. Танцующих было много, поверь мне. Все приветствовали войска Талибана, забирались на танки, фотографировались. Людям до того надоела война, вечная стрельба на улицах, взрывы, молодчики Гульбеддина[33], открывающие огонь по всему, что движется… Альянс принес Кабулу больше разрушений, чем шурави. Кстати, знаешь ли ты, что приют для сирот, выстроенный твоим отцом, превращен в развалины?