Читать книгу - "Нежданный гость - Анна Коркеакиви"

Она закрыла дверь в спальню и присела на пуфик перед туалетным столиком. Потерла морщинки вокруг глаз и поперечную морщину на высоком лбу.

Положила руки на талию, втянула живот. Из ее тела вышли настоящие дети — дети Эдварда, а не только килограммы бумаги, долларов, на которых когда-нибудь была бы кровь других детей. Те доллары — единственный ребенок, которого дал ей Найл. Жена британского дипломата, мать двух британских сыновей — такой увидел он ее сегодня и видел все время, пока следил за ней. Такой она сейчас видит себя в зеркале. Клэр повернула голову вправо, затем влево. Мир, в котором она жила с Найлом, казался переполненным физической радостью жизни. Но то, что было у нее с Найлом, несравнимо с реальностью вынашивания и рождения детей, введения их в мир. Пожалуй, даже с повседневной жизнью во всей ее сложности и глубине. В двадцать лет ей вряд ли пришла бы в голову подобная мысль, но, приняв предложение Эдварда, она перешла в другой мир, в котором перед нею, словно ковер, развернулись последствия всех ее поступков. Бесчисленные телефонные звонки, списки дел, которые она составляет, и указания, которые отдает прислуге, не приведут ни к войне, ни к победе. Гибель или спасение миллионов безликих душ не зависят от ее усилий. Но от них зависят реальные люди, живущие рядом с ней: ее дети, муж, ее прислуга, — от нее зависит, будут они счастливыми или несчастными, голодными, усталыми, довольными или отчаявшимися. То, что она выполняет изо дня в день, служит им поддержкой. И это — настоящая жизнь. Мир, открытый ей Найлом, был миром мечты, и он втянул ее, как ночной кошмар, после которого просыпаешься утром и не понимаешь, где сон и где явь. В мире Найла слишком много ненависти, а это не для нее.

«До чего красивые у тебя руки, Клэр».

Она вытянула пальцы, сняла кольца и внимательно рассмотрела линии вокруг суставов. Она не видела Найла двадцать лет. Он до сих пор сидит, расставив ноги и опустив сжатые руки между ними. Когда наклоняется, на шее натягивается блестящий шрам, словно серп, срезающий линию волос, — ей всегда так хотелось его погладить. Шрам, выдавший его соотечественнику.

— Не тронь, — сказал он ей однажды. — Это не к добру.

— Как наступать на трещинки на асфальте?

Их машина стояла третьей на шоссе, тянущемся вдоль побережья в Мэриленде, в ожидании, пока опустят мост. Она взглянула в зеркало заднего вида. Вереница машин за ними похожа на елочную гирлянду.

— Какие еще трещинки?

— Помнишь: кто на трещинки не наступает, у того мама не пострадает.

— Моя уже пострадала. Работала в две смены на фабрике рубашек после того, как загребли отца. Нет, в другом смысле: вроде парня с бензиновой бомбой, из-за которого я этот шрам заработал. — Он опустил стекло и стряхнул пепел с сигареты.

— А сам он взорвался? — спросила она, не убирая руки с руля и стараясь говорить спокойно. Воздух между ними слегка заколебался от теплого ветра.

Найл улыбнулся ей:

— Нет. В школе я выбил ему передний зуб за то, что он целовался с моей сестрой.

Она так и знала, что у него есть сестры. Они есть у всех ирландцев. Но он в первый раз упомянул о них. Она приняла это как подарок.

— Сказке конец, — сказал он, затянувшись сигаретой.

Мост опустили. Она включила зажигание, и маленький фургон «тойота», который они взяли напрокат на ее имя, слегка продвинулся вперед. На мосту они попали в полосу желтого света, блеснувшего на позолоченном кольце, которое Найл велел ей надеть на безымянный палец. Она почувствовала запах темных вод Атлантики.

— Вот сюда, — скомандовал он.

Она повернула руль и выехала из основного потока машин на длинную прямую дорогу вдоль берега. Они направлялись за город, в какую-то ничейную землю со множеством продовольственных магазинчиков, рекламирующих пиво и фейерверки, и третьесортных мотелей, над которыми розовые и желтые неоновые буквы объявляли о свободных комнатах.

Машину накрыли последние вечерние тени. Чайки пролетали над их головой и усаживались на кучи мусора у обочины. Проехали забитый досками овощной ларек. Казалось, за прилавком много лет никто не стоял. На земле перед ларьком валялись окаменевшие продырявленные тыквы.

— Включить радио? — спросила она.

Он покачал головой. Она ощущала его движения в полной темноте. Но он почти не менял положения. В шуме ветра с Атлантики его тело превратилось во вместилище покоя, неподвижное, как сгущавшаяся вокруг них тьма. Она уже знала, что это — проявление предельной сосредоточенности. Сощурилась, пытаясь разглядеть дорогу, и продолжала двигаться вперед. Машину со всех сторон хлестал ветер.