Читать книгу - "Очарованный остров. Новые сказки об Италии - Герман Садулаев"

— Пишите, пишите…

— Итак, глава тринадцатая: «Синьора Кольбоссо со своей традиционной детской улыбкой подала Ивану костыли и защебетала на своем итальянском английском, желая ему как можно быстрей поправиться. „Thanks a lot, — ответил Иван, беря легкие белые костыли и привычно уже опираясь на них. — Thank you for everything. I'll never forget it. Never!“ Он рывком приподнял свое тело со стула, встал. Та самая зеленоглазая блондинка-медсестра со спортивной фигурой и чувственным оскалом, что дважды приходила в его сны, не очень бережно накинула ему на плечи новый пиджак. Маленькая синьора Кольбоссо повесила Ивану на плечо его сумку. Он глянул мельком на детскую смуглую шею врача и улыбнулся: за два месяца он так и не решился поцеловать эту шею, столько раз заботливо склоняющуюся над ним.

„Ничего… все было правильно… все было, как тому и быть…“ — подумал он и в последний раз пошел по коридору. Врач и медсестра следовали за ним.

Широкий лысый привратник Витторио, тот самый любитель баранины и голливудского „Доктора Живаго“, улыбнулся Ивану как старому знакомому и прощально поднял короткую руку. Стеклянные двери разошлись, Иван пошел по пологому спуску к такси. Декабрьское солнце попало в глаза, бодрящий воздух итальянской зимы ударил в ноздри. И вдруг он оступился, зашатался, вцепляясь в костыли. Врач и медсестра бросились, подхватили под руки. „Slowly, Ivan, definitely slowly!“ — щебетала врач, блестя узкими модными очками. Медсестра с придыханием заговорила по-итальянски. Иван стоял на месте, поддерживаемый двумя женщинами. Слезы навернулись ему на глаза. Он вдруг вспомнил все: падение, свист морского воздуха, первый удар, второй, куст можжевельника, спасший его от дальнейшего падения и третьего удара, который, безусловно, завершил бы его сорокалетнюю жизнь. „Можжевеловый куст… — прошептал он. — Да храни тебя Бог, европейский можжевеловый куст“».

— Вы уже научились читать с выражением.

— Профессия обязывает… Так вот, господин писатель, у меня вопрос по существу: что означает и какой смысл несет в себе эта сцена?

— Эта сцена, господин следователь, несет в себе то, что в ней описывается.

— Что значит «да храни тебя Бог, европейский можжевеловый куст»?

— Вот это самое и значит.

— Это не ответ.

— Я могу лишь повторить его.

— Хорошо, зайдем с другой стороны: зеленоглазая медсестра дважды снилась вашему герою.

— Совершенно верно.

— В первом сне он видел ее в Москве, на Кремлевской набережной, где она, войдя в воду в шубе, ловила рыбу огромной теннисной ракеткой.

— Да.

— Во втором он залез под стол и «самозабвенно, до умилительных слез целовал ее колени, пока она, дрожа мускулистым телом, яростно, с криками, стонами и ругательствами, печатала на машинке постановление о лишении Ивана итальянского гражданства».

— Да.

— Иван хотел когда-нибудь стать гражданином Италии?

— Вы же читали мой роман. Нет, с какой стати?

— А почему во сне он осознает себя гражданином Италии?

— А почему бы ему во сне не стать гражданином Италии?!

— Скажите, он целовал колени этой медсестры, чтобы умилостивить ее? Чтобы она прекратила печатать отказ? Чтобы она оставила ему итальянское гражданство?

— Вы никогда не целовали женщин во сне?

— Нет.

— Мне вас жаль.

— Вы отвлеклись. Смотрите, что вы пишете: «В этих коленях была такая государственная беспощадность и одновременно пьянящая женственность, что Иван целовал, целовал и целовал их в полном страхе и умилительном самозабвении». Перед чем или перед кем он испытывал страх?

— Перед образом женских колен.

— Хорошо. Я вас понял, господин писатель.

— Я могу идти?

— Нет.

— Разве допрос не окончен?

— Нет.

— Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.

Я их не понимаю.

— А я вот хорошо понимаю ваше упорство. Вашу скрытую, слепую, злокозненную ненависть.

— К кому?

— К нашему государству.

— Мы только что говорили о женских коленях.

При чем тут наше государство?

— При том. Мне надоела эта комедия dell'arte, длящаяся уже шестой день.

— Мой арест и есть комедия. Только не dell'arte. Это простой русский балаган.

— Сейчас разберемся… Так. Сержант, ко мне. Подследственного — вон туда.

— Чего это вы?

— Пристегнуть полностью, товарищ капитан?

— Полностью.

— Подождите… что вы делаете? Вы что, с ума сошли?!

— Снимай с него… да… вот так.

— Вы одурели?!

— Это вы одурели, господин писатель. Одурели в своей злобе. В своем желании вредить стране, которая вас кормит.

— Что вы за чушь несете?!

— Сержант, все снимайте… снимай все, не понял, что ли?!

— Вы сами захотели в тюрьму?!

— Я уже в тюрьме. С вами вместе.

— Вы… вы чего?! Ты что, кретин, хочешь работу потерять?!

— Сержант, держите его.

— Вы что делаете, уроды?!

— Держи, сержант.

— Я президенту напишу!

— Пишите, пишите… Вот так.

— Ааа!

— Вот так.

— Аааа!

— Вот так!

— Аааа! Гады!

— Вот!

— Аааа! Гады!

— И вот так!

— Аааа! Больно!

— И вот!

— Ооааа!

— И вот!

— Аааа! Не надо!

— Говори правду!

— Ааааа!

— Говори правду!

— Я все сказааааал!

— Говори правду!

— Ооо! Гады!

— Говори правду!

— Я все сказааааал!

— Говори!

— Аааа! Не надо!

— Будешь говорить?!

— Аааа! Не нааадо!

— Будешь говорить?

— Ааа! Не надоооооо!

— Ты будешь говорить?

— Ааааа! Не надоооооооо!

— Так ты будешь говорить?

— Дааааааааааааааааааааааааа!

— Говори правду!

— Аааа! Не надоооо!

— Будешь говорить? Или еще тебе дать?

— Будуууу! Ооааа! Будуууу!