Читать книгу - "2010 A.D. Роман-газета - Илья Стогов"

Она оказалась права: наша дальнейшая жизнь оказалась ох какой интересной. Денег никогда не было, но мы из-за этого совсем не расстраивались. Даже через семь лет после свадьбы не реже чем семь раз в неделю мы занимались любовью, а если мне случалось надолго уезжать из дому, то потом я каждый раз старался все наверстать. По ночам я старался придвинуться к ней поближе, лицом зарыться в ее светлые волосы. Почувствовать их запах. Пока я мог вот так вот лежать, весь остальной мир совсем меня не волновал.

Прошлой весной я уехал в Йоханнесбург и там решил срезать угол, свернуть с большой авеню и пройти к отелю напрямик. Делать этого не стоило. Белых в тех краях не любят. В общем, в аэропорт меня доставили на «скорой», а девятичасовой перелет домой дался ох как нелегко. В приемном покое врач сказал, что чертовы свазилендские гопники раскололи мне лицевой свод черепа и полностью зрение в правом глазу скорее всего уже не восстановится, а кроме того, у меня, возможно, повреждены внутренние органы, так что он настаивает на полностью постельном режиме и, даже чтобы встать в туалет, я должен буду каждый раз в письменном виде спрашивать у него разрешения. Я кивал, и даже от этого движения внутри все дико болело, но в ту же ночь я свинтил из больницы, а когда вернулся под утро, то потом весь день подносил ладони к лицу и ощущал ее запах. Он чувствовался еще долго. Я вдыхал его и засыпал с улыбкой.

В больницу она присылала мне смешные эсэмэски. А когда меня выписали, я вернулся в ЮАР и написал все, о чем собирался. Уезжая, я каждый раз просил свою жену Юлю оставлять мне газеты с самыми интересными новостями. В русской прессе редко попадаются действительно интересные новости, но она как-то справлялась. Когда я приезжал, на подоконнике были каждый раз стопочками сложены газеты. Отоспавшись и отмывшись от африканской пыли, потом я подолгу сидел на нашей кухне. Пил кофе и читал, что случилось в стране, пока меня не было.

Газеты трубили об опасностях или, наоборот, звали не поддаваться панике. Они пытались призывать к чему-то, чего я не до конца понимал, а на соседних страницах опровергали сами себя и звали уже в противоположную сторону. Каждый раз кончалось тем, что, смяв их все в один огромный ком, я выкидывал газеты в мусоропровод. Для меня в газетах не было ничего полезного. Они верили, что если сделать то-то и то-то, то ситуация в стране изменится к лучшему. А я не верил. Этой ситуации тысяча лет, она не изменится никогда. Власть в моей стране и дальше станет вести себя дерзко и заносчиво, а население будет стонать от этого и жаловаться, но в глубине души каждый будет считать, что иного все равно не дано. Телевизор и дальше будет врать, и люди, конечно же, знают об этом, но так и не смогут заставить себя выключить его.

Двадцать лет назад моя предыдущая родина, издав предсмертный хрип, умерла. На ее месте возникла еще одна, поновее. Новая родина играла по старым правилам и к собственным детям, как обычно, была безжалостнее, чем к иностранным врагам, но, несмотря на это, дети ее любили. Именно на этой родине теперь мне предстояло жить. Изменить ее я не смогу. Ни ее, ни мир — ничего, кроме себя самого. Но и это, в общем, немало. Прожить биографию так, как хочется тебе самому… ну, или хотя бы попробовать прожить ее так… Думаю, это максимум, на что можно рассчитывать. И меня этот максимум вполне устраивает.

За окном наконец показался вокзал. Поезд подъехал к платформе и остановился. Проводник дождался, пока состав остановится полностью, шагнул на перрон и тряпочкой протер поручни. В его фуражку бились мелкие капли. Я вышел из вагона и поправил на плече лямку рюкзака. Достал из кармана сигареты и закурил.

В Петербурге, как обычно, шел дождь. Это было прекрасно.