Читать книгу - "Волшебник Ришикеша - Мария Мансурова"

И вот я уже набираю номер, а он бросает машину в пробке, идет пешком. Шаги все быстрее, пиджак через плечо. Резко заезжаю на тротуар — не найти места. Стук каблуков. Звонок.

— Куда торопитесь, девушка?

— А ты где?

— Здесь.

Оборачиваюсь. Хочу поцеловать. И он хочет. Почему же надо идти в кафе, открывать меню и вести словесный поединок? Но ты такой воспитанный, и мне это нравится. Ты готов четыре часа просидеть рядом, не дотронувшись до моей руки. Мы поднимаемся по лестнице. Ты падаешь. Оступился и падаешь. Придерживаю тебя за локоть. «Засмотрелся». Я даже не пытаюсь есть десерт, позволяя ему спокойно таять на солнце. Мы говорим… Скульптура, ты любишь форму. Не запоминаешь названия и имена. Сразу распознал мои проблемы с отцом. Хотя для этого не нужно быть гением психиатрии. «Большинство людей вообще не заслуживают никаких выводов», — говорю я, и тебе нравится фраза. «Очень точно».

И вновь ты провожаешь меня. Огромный грузовик перекрыл движение на перекрестке. Он не может вписаться в поворот, не может сдать назад из-за плотного потока машин.

— Интересно, что он теперь будет делать?

А что ты будешь делать?

Руки слегка соприкасаются. Бедра покачиваются. То ли ты берешь мою ладонь, то ли она заползает в твои пальцы — непонятно.

— Ты меня соблазняешь, да?

— Получается?

Замираем. Веки готовы сомкнуться, но ты медлишь.

— В этом весь кайф — не целовать.

Я вбираю в себя твое желание, прижимаюсь к тебе. Мои руки плывут по твоей спине, по шее, пробираются, путаются в густых волосах на затылке. Ты обвиваешь мою талию и все-таки целуешь.

— У тебя роскошное тело. Я даже не знал. Кожа бархатная. А глаза — зеленые? Да, зеленые. А на книжке твоей какие-то коричневые.

— Не знаю, что у тебя за книжка такая.

— Ты мне дала.

Целую его в шею. Нравится вкус.

— У тебя руки — ласковые. Какие ласковые руки. Я сейчас не смогу идти на работу, вообще не смогу идти. Ты приедешь ко мне?

— Да.

Среда. Жду. Не нахожу себе места, несмотря на встречу с любовником во вторник. Очень холодно, надеваю плащ. Под ним — тонкое платье, тонкая кожа, тонкая кость, тонкая дрожь. Мне страшно. Будто иду на эшафот. Что за перемена настроения? Останавливает гаишник, долго проверяет, отчитывает, взыскивает. Плохая примета? Снова я о судьбе… Ты звонишь, волнуешься, где я. А я сомневаюсь, не свернуть ли мне с пути двойной измены, двойного предательства? Но нет, в своем полете я могу следовать лишь намеченному курсу, иначе не найти мне вообще дороги…

Ты стоишь на ветру. Потом идешь. Быстро-быстро. Не успеваю за тобой на своих шпильках, цепляющихся за асфальт.

— Я в этом доме двадцать лет живу. Раньше — с семьей. Потом продали квартиру, но я не захотел покидать дом и купил себе здесь же.

— Не грустно? Воспоминания?

— Нет. Воспоминания не бывают грустными.

Поднимаемся на лифте. Дрожу и робею. Хочу прижаться, положить голову тебе на грудь. Уместна ли нежность, когда ты ждешь страсти?

Вот он — твой дом за красной дверью. Нет стен. Ванна в комнате, в огромных окнах вся Москва. Река, храм… В кресле два плюшевых медвежонка. Смеюсь. Не над игрушками. Над собой. Сброшены каблуки, но не маски. Квартира напоминает номер в дорогом отеле. Пытаюсь здесь найти тебя, но ты спрятан в идеально отполированных полах, в безупречной мебели, в белых статуэтках. Прижимаешь меня к себе.

— Я волнуюсь, — произношу я самую честную фразу в моей жизни.

— Я тоже. — Правда или неправда, но сердце твое бьется сильно, очень сильно.

— Как это снимается? — Тянешь ты лямку платья.

— Смотря при каких обстоятельствах?

— При этих.

Платье падает. И я тоже. Ты какой-то огромный, чужой. Мне не совладать с волнением. Мне страшно. Пытаюсь притвориться, целую, облизываю. Ты мягко кладешь меня на спину: «Не торопись. Позволь узнать друг друга». Больше ничего не решаю, закрываю глаза. Ты во мне. Чувствую, что вновь пошла кровь. Она испачкает твои безупречные простыни. Пускай. Невыносимо грустно. За сомкнутыми веками вереницей пробегают картинки, бывшие-будущие тела, слова, надежды, вздох, зажатый в груди. Обвиваю тебя руками. Задержи, не дай улететь, предать. Твой пот льется градом на мой живот, грудь. Мы слипаемся и скользим, каждый в своем направлении. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заплакать. И таю… Таю…

Потом душ.

— Ты — голая.

— Только заметил? — пытаюсь я вновь играть.

Ты вытираешь меня теплым махровым полотенцем, надеваешь свой бордовый халат-кимоно, варишь кофе.

— Ты — чудная.

Улыбаюсь. Мой друг, ты даже не представляешь насколько.

— Мы с тобой как два змея… Такие мокрые, скользили…

Держимся за руки. Ты показываешь фотографию сына. Потом распечатываешь свои рассказы. Я же знала, что ты пишешь.

— Смотришь на часы? Тебе пора?

— Скоро.

— Давай немножко полежим. Хочется побыть рядом вот так, не хотя тебя.

Ложимся. Вновь кровь по ногам. Но ты не видишь под бордовым халатом, не видишь не выплаканных слез.

— Ну, так что? Расскажи.

— Был женат. Двадцать лет. Такая хорошая, крепкая семья. С сексом, с прекрасными отношениями. А потом влюбился. И все рухнуло. Не хотел обманывать, притворятся. У нее тоже семья, ребенок. И она все бросила. Такая история. Но а новую семью создавать? Что — детей рожать? Поздно. Так и живем. Квартира на полтора человека. Вот такой сюжет для твоего романа.

Глажу его по волосам.

— Знаешь, у тебя руки — трепетные. Давно не было таких рук. Такая хрупкая. Искусительница-соблазнительница… Олененок. А ты не боишься в меня влюбиться?

Улыбаюсь. Я вообще всего боюсь: приблизиться, уйти, разжать пальцы, когда за окном ветер… Больше всего я боюсь измены и любви.

Опять дорога к машине. Поцелуй.

— Пока.

Копаюсь в сумке, расслабляю лицо. Наконец-то, ключи. Оборачиваюсь.

— Ты еще здесь?

— Найти ключи — это целая история.

Нежность сквозит в твоем взгляде.

Командировка. И я жду. Пытаюсь не ждать, но ничего не получается. Влюбилась в твои рассказы, хотя бумага в кровь разрезала мне пальцы. Так сильно — первый раз в жизни. Бумага впитала бордовые капли. Мне понравился ритм, образы, поэтичность и даже романтизм. Но больше всего — что они живые. Ты живой. Это ценно, когда кругом зомби следуют своей привычной рыхлой серой схеме.

Потом была неделя, понедельник, вторник… Истекли все сроки обещанного звонка. Случайная встреча оказалась действительно случайной. И мне вновь нужна воронка. Даже если я давно утонула в ней.