Читать книгу - "Знак зверя - Олег Ермаков"

И в двенадцать часов Новый год начался: город ударил в небо из разнокалиберных стволов, туманная черная пучина изукрасилась зелеными и красными гирляндами очередей и разноцветными огнями ракет. Город свистел, трещал, хлопал и кричал: ааа! ааа!

— Урааа!

Крыши и улицы города озарялись разноцветным светом десятков крошечных солнц. Очереди пересекались, ломались, выписывали круги, — автоматчики и пулеметчики пытались начертать на небе все четыре цифры наступившего года. Аааааа! Ааааа! Ураа!

— Аааа! — кричал город туманной беззвездной пучине. — Аааа! Ураа!

Трещали автоматы, хлопали и шипели ракеты.

Аааааа! Ааааааа! Ура! Ура! Ура! Урааааа...

— Ура! — выдохнул черноусый капитан и осушил стакан.

Его примеру последовали все мужчины. Женщины медлили.

— Бабоньки, пейте, — сказал толстощекий лысоватый майор, цепляя вилкой капусту. — Пока Дэшэбэ не отобрал.

Начищенные, наглаженные офицеры закусывали, весело и ободряюще поглядывая на женщин. Белейшие подворотнички освежали и молодили мужские лица.

Наконец женщины выпили.

— Фуй... — сморщилась машинистка.

Евгения закашлялась, ей подали воды.

— Душегуб вы, Дроздов, — сказала машинистка.

— Ну, Катерина, — откликнулся черноусый капитан, разводя руками, — мой хохол еще не научился гнать шампанское. Но по горилке — мастер высшего класса. Прозрачна, как девичья слеза, горит, не пахнет.

— Ах, девичья слеза не горит, — улыбнулась Сестра, — иначе все мужчины давно бы сгорели.

— А это, Лариса, смотря, что за девица плачет, — возразил черноусый Дроздов. — Если девка — огонь, то горючими слезами.

— То есть самогонкой, — заключил сапер, сидевший в углу.

Все засмеялись.

— Во всем полку не найдете самогонки лучше, — сказал черноусый Дроздов. — Да, Петрович?

Толстощекий лысоватый майор причмокнул и кивнул:

— Экстра.

— Три прогона, специально для Нового года.

— Новый год — мой любимый праздник. Всем праздникам праздник, — сказала Сестра. — Свечи, шампанское...

— Скажу хохлу, что, если он, сукин сын, не научится к следующему Новому году гнать шампанское, — не видать ему дембеля как своих ушей! — воскликнул Дроздов.

— Ну уж спасибо, следующий год мы будем встречать дома, — сказала машинистка.

— Так я говорю про старый Новый год!

— Телевизора не хватает. Дома как? Стол. Телевизор. Райкин.

— А я однажды Новый год на лыжах встречал, — подал голос полный русый лейтенант.

— В бане? — спросил сапер.

Все засмеялись.

— Почему в бане? — пробормотал лейтенант, краснея.

Как пахнет кедром. Настоящий новогодний запах. А этот год чего? чей? обезьяны? крысы? Как говорится, на обезьяну надейся, а сам не плошай. Вот именно. Это год Ослов. Ослов? Да. Как это? Там же в единственном числе. Там, возможно, в единственном, а здесь — во множественном. Кедр кабульский? Из-под Кабула. Пахнет? Не чую. Слишком тонкий аромат для твоего носа, Петрович. Что мой нос? нос как нос, а от кедра никакого духа. Так это тебе не ель, Петрович, это от ели дух валит, а тут амбра, тонкие струйки... ты подойди и сунь нос. Мы как-то встречали Новый год в еловом лесу. Нет, кедр просто замечательный. Целый день сегодня за ним охотились, еле умыкнули. У кого? у саперов? танкистов? Секрет, и ты, Алешка, молчи! Нет, кедр просто прелесть, лохматый, толстый, и как вы, мужчины, разукрасили его. Капитан, улыбаясь, разгладил свои густые усы, взглянул на русого лейтенанта.

— Ну что, Алешка? Наливай.

Лейтенант достал из-под кровати трехлитровую банку.

— Не надо спешить, — сказала машинистка.

— Какая ж тут спешка, пора, — возразил толстощекий лысоватый майор.

— Дэшэбэ как пить дать нагрянет. У него нюх.

— У него нюх, а у меня на шухере дневальный. И вот под рукой телефон, — ответил черноусый Дроздов.

— Нальем и Дэшэбэ.

— Не пьет. Спортсмен.

— Ас Крабовым, бывало, после баньки... — Майор вздохнул.

— Интересно, на чем этот погорит, — пробормотал задумчиво сапер, глядя на прозрачную жидкость, льющуюся в граненый стакан.

— Кандагар горячее местечко, а он не погорел.

— Здесь — погорит, — сказал сапер, потирая багровый шрам на подбородке.

Женщины пить отказались. Мужчины взяли стаканы.

— За что выпьем?

Затрещал телефон. Офицеры на миг застыли и тут же проворно выплеснули самогонку в банку, сунули ее под кровать, оглянулись на дверь. Раздался стук, и дверь открылась. На пороге стоял капитан особого отдела Ямшанов.

— С Новым годом. Я имел приглашение от Ларисы и решил им воспользоваться, — сказал Ямшанов.

Черноусый Дроздов посмотрел на Сестру, несколько растерянно улыбнулся.

— И уговорил пойти, — Ямшанов посторонился, — Сергея Николаевича.

В комнату вошел Осадчий. Улыбка кривила его губы.

— Капитана, — добавил Ямшанов.

— Сергей?! Поздравляю! — воскликнул Дроздов.

Офицеры вставали и пожимали руку невысокому, коротко остриженному Осадчему.

— Алешка, два стакана, быстро!

Алексей полез в тумбочку.

— Как вам удалось его привести? — спросила Сестра Ямшанова, восхищенно глядя на Осадчего.

— Удалось, как видите, — скромно ответил Ямшанов.

Машинистка с неудовольствием смотрела на краснолицего Осадчего. Алексей наполнил стаканы. Ямшанов покачал головой и сказал, что ему нельзя. Почему нельзя? Ямшанов улыбнулся: язва. Осадчий начал отнекиваться, но на него насели, говоря, что он живет, как монах, книг не читает, кино не смотрит, в отпуске не был, от такой жизни запросто можно свихнуться, — помните, свихнулся тот, с кофейной фамилией? ему хватило месяца, а здесь за плечами уже два года, третий пошел, и какой повод: двойной праздник — звезда и Новый год. Осадчий взял стакан. Тогда и Сестра попросила налить ей чуть-чуть. Граненые сосуды с прозрачно-жаркой жидкостью сошлись над столом. Пили за Осадчего, чтобы удача не изменяла ему и в этом году.