Читать книгу - "Два капитала. Как экономика втягивает Россию в войну - Семен Уралов"

Итак, на кону стояла борьба за право лидировать в мировой промышленности — и из этой борьбы постепенно исключали Великобританию. Естественно, потеря первенства отражалась на внутренней политике. Внутри Британии набирали обороты социалистические и профсоюзные движения, правительство пошло на уступки — сократило рабочий день и внедрило пенсионное обеспечение. Война была нужна промышленности Британии не меньше, чем промышленности Германии. Государство стояло перед выбором: либо загрузить заводы военными заказами под будущие победы, либо спад производства обернется протестами и усилением профсоюзов с социалистами. Мировая биржа впервые сыграла свою зловещую роль — усилила желания всех игроков получить монополию.

Государство всегда втягивается в мировую войну с помощью капитала, потому что, как мы помним, капитал стремится к вечной экспансии. Капитал становится заложником собственной природы. Государство ограничено территориально и юридически, а капитал стремится действовать вовне. Капитал требует от государства защиты его инвестиций, причем на всех уровнях — дипломатическом, политическом и военном, в свою очередь государство, понимая стремления капитала к экспансии, начинает разыгрывать собственную партию. Крупный капитал становится инвестором в политические проекты, начинает финансировать их, вкладывается в издание газет и радиовещание. По мере роста информационных и коммуникационных технологий политика становится делом всеобщим. Граждан теперь уже нельзя просто переодеть в солдат и отправить на войну, а даже если так поступить, то толку от таких солдат будет мало.

Производство постепенно профессионализируется, и теперь, чтобы быть солдатом, недостаточно надеть форму и выполнять команды фельдфебеля — чем сложнее становится оружие, тем больше требуется подготовка солдат. Частный капитал, кредитуя перевооружение армии, влияет на образовательные процессы, потому что чем больше фабрик, тем больше квалифицированных рабочих, которые готовы изготавливать новые ружья, но при этом сами брать в руки ружья и непонятно за что воевать не намерены.

Государство по мере вползания в мировую войну всегда находится в кризисе. Можно сказать, что если государство эффективное и современное, то оно найдет способ не участвовать в ней.

Мировая война — это не только столкновение капиталов и политэкономический кризис в сфере всеобщей торговли и накопления капиталов. Мировая война — еще и кризис государственности как института. Во время мировых войн и после них происходит переосмысление многих явлений.

Так, в начале XX века повсюду наблюдается патриотический угар. В Германии намерены одним ударом покончить с Францией, а потом приняться за Россию: легендарный план Шлиффена предполагал, что война продлится всего восемь недель, — сначала мощный бронированный кулак заходит через Бельгию до Парижа, затем капитуляция Франции и молниеносная переброска всех войск на Восточный фронт, сокрушение российской армии и оккупация Западной Польши, Прибалтики и части Беларуси. Отличный был у Шлиффена план, но он не учитывал, что у других участников тоже были свои планы.

Ура-патриоты во Франции также правили бал накануне мировой войны. Там тогда была республика — и никаких королей с императорами не было, но все парламентские партии агрессивно поддерживали колониальные приобретения и войну в Марокко.

Государства накануне мировых войн разогреты патриотически. Интенсивное развитие экономики, связанное с перевооружением и освоением новых рынков, приводит к массовому социальному оптимизму. Гражданам кажется, что страна находится на вершине развития и надо всего лишь уничтожить противного конкурента — и наступит всеобщее счастье. СМИ, в свою очередь, работают на накачку такого ура-патриотизма. Государство чувствует единение с обществом в деле борьбы с внешним врагом и всячески подыгрывает таким настроениям.

В нормальном состоянии государство находится в постоянной коммуникации с обществом, в политике это выражается в наличии групп влияния. В среде агропромышленного капитала наблюдается стремление защититься таможенными пошлинами, а банковский капитал, в свою очередь, требует открытия рынка для свободного движения финансов, при этом снизу на государство давят маловлиятельные, но многочисленные движения народных масс — профсоюзы, общественные организации, массовые партии левых и анархистов. И вот государство решает вместо повышения эффективности управления включить режим ура-патриотизма. Ведь несложно потерпеть всего восемь недель, чтобы победить. Всего два месяца лишений — и победа, а вместе с ней — новые колонии, рынки для сбыта товаров, высокие зарплаты и слава.

Хотя в мировой войне и не бывает победителей, каждая сторона считает, что выйдет победителем именно она. Эта наивная вера является оборотной стороной пропаганды ура-патриотизма и потакания шапкозакидательству. Так, государство на втором шаге начинает верить в пропагандистскую картинку, которую само и нарисовало. Такое поведение прямо свидетельствует о глубоком кризисе. Когда все проблемы и просчеты списываются на происки врагов — это тревожный звоночек, такой же, как и патриотический экстаз государства и общества.

Итак, к 1914 году среди всех участников Первой мировой войны наблюдается патриотический угар. И вот спустя всего четыре года рушится престол за престолом. В России за год — две революции, и царь расстрелян. Немецкий кайзер бежал. Австро-Венгрия развалилась на несколько государств. Британия вроде и сохранилась, но явно потеснена Соединенными Штатами Северной Америки.

Всего за четыре года патриотический угар обернулся ненавистью к монархам и всему правящему классу. Глубокий экономический кризис, голод, нищета, толпы калек, сирот, вдов и бездомных, безработица и уличная преступность. Государство не в силах справиться с проблемами и попросту разрушается, причем это приводит к еще более тяжелым последствиям, потому что если выгнать полицейских, которые прислуживали ненавистному царю, то порядка на улицах не прибавится. Значит, надо сформировать свое МВД, а на это требуется время, следовательно, когда уже нет ненавистной полиции, но еще нет народной милиции — ситуация только ухудшается.

Кризис любого государства обычно развивается по схеме: бунт — вооруженное восстание/переворот — захват власти. Сначала протестные настроения охватывают народные массы: все классы недовольны происходящим, и правящая элита теряет поддержку. Лишения, голод и несправедливость становятся основанием для бунта. Бунт, как и любое хаотическое действие, не имеет позитивного политического смысла. Растянутый во времени бунт способен запустить такую жестокую гражданскую войну, что государство может никогда и не восстановиться. Как это сейчас происходит в Ливии и Сомали.

Если бунт успешен и правящие элиты дрогнули, то начинается второй этап — вооруженное восстание или переворот. Различие между вооруженным восстанием и переворотом лишь в форме выяснения отношений между политическими элитами. Вооруженное восстание — крайняя форма борьбы за власть, потому что в этом случае риск гражданской войны крайне высок (пример использования оружия для борьбы за власть будет воспринят всеми политическими игроками как вызов). Переворот — более мягкая форма смены власти, потому что ограничивается внутриэлитарными разборками.