Читать книгу - "Тополь берлинский - Анне Биркефельдт Рагде"

Собираясь уходить, Тур взял Эрленда за руку, пожелал счастливого Рождества и добавил:

— Ты уверен, что не останешься подольше? Если она придет в себя?

— Я только хотел ее повидать. Зайду, может быть, завтра перед отъездом.

— Сюда?

— А куда еще?

Когда Тур ушел, Эрленд подошел к окну, чтобы проветрить, но оно не открывалось. Вместо окна он распахнул дверь маленькой ванной, но не нашел кнопки, чтобы включить вентилятор. Времени было почти семь.

— Ну, мне уже пора, мама. У меня вообще-то встреча с твоей внучкой. К тому же у меня сильное похмелье, и надо бы хорошенько надраться, чтобы совсем не скрутило. Скрутит меня уже дома. Ну, прости-прощай, моя печаль.

На перилах моста лежало много снега. Он сталкивал снег в реку и смотрел, как он таял и превращался в черную воду. Пальцы занемели от холода. Забыл прихватить перчатки. Он встал у перил, очищенных от снега, и следил взглядом за течением реки. Изгиб у крепости светился на белом фоне. Было ясно, но с фьорда шли тяжелые тучи, желтея от городских огней, кое-где виднелись просветы ночного звездного неба. Движение на мосту было оживленным, проезжали автобусы с рекламой на борту. Когда он уезжал, рекламы на автобусах еще не было, они все были темно-красными. Но собор не изменился, разве что усилили подсветку. К больнице мчалась «скорая» с сиреной, машины расступились, чтобы ее пропустить, две девушки, тихо разговаривая, шли рука об руку у него за спиной. Он сунул ладони глубоко в карманы кожаной куртки, заторопился, уже изрядно хотелось есть. Вдруг он подумал: а можно ли в этой стране заказывать алкоголь в номер?

* * *

Когда она говорила с ним по телефону, ей показалось, что в его манере говорить есть что-то странное, наверное, копенгагенское, но, когда он открыл дверь, она сразу все про него поняла, особенно когда он театрально вскинул обе руки и воскликнул:

— Турюнн!

Она дала себя обнять, отводя руки с гамбургерами в стороны.

— Дай же как следует тебя рассмотреть! — сказал он, схватил ее за плечи и стал разглядывать ее на расстоянии вытянутых рук.

— Ты ни на кого не похожа! Ты уверена, что Тур…

— Они оба это утверждают. И моя мать, и он, — ответила она.

— Заходи! Не стой на пороге! Я умираю с голоду. Ты любишь красное вино?

— Вообще-то нет. Лучше пиво.

— И хорошо, потому что я заказал всего две бутылки и одну уже выпил наполовину. Надо было купить что-нибудь в дьюти-фри в Копенгагене, но мысли мои тогда были заняты другим, к тому же у меня было такое похмелье с утра, что я вообще думал завязать с алкоголем. Как сильно люди ошибаются! Но тебе надо рюмочку чего-нибудь покрепче к пиву. Как насчет «Старой датской»?

— Хорошо.

— Я закажу полбутылки. Оказывается, тут можно заказывать крепкие напитки. Я уточнял на случай, если мне попозже захочется коньяка.

— А это не слишком дорого?

— Мы же отмечаем!

— Неужели?

— Конечно!

Было невозможно представить себе этого человека на хуторе, на кухне, мальчишкой, ковыляющим по двору, видеть его рядом с Маргидо или с Туром. Каким он был в отрочестве, работая в хлеву? Волосы его были выкрашены в иссиня-черный. В одном ухе сверкал драгоценный камень, наверняка бриллиант, потому что одежда явно была дорогой. Он достал для нее бутылку пива.

У окна стояли два темно-синих кресла и между ними столик, они раскрыли пакеты с гамбургерами, выставили их на стол, чокнулись. Эрленд аж застонал, вонзив зубы в гамбургер. Пережевывая его, он сказал:

— Не помню, когда я ел нечто подобное в последний раз, просто гениально! Ладно, не буду говорить с набитым ртом!

— А я ем слишком много такой еды. Все время на ходу и, поскольку живу одна…

— И давно?

— Всего полгода. Вышвырнула своего бывшего летом, после того как позвонила какая-то девушка и спросила, почему я угрожаю самоубийством и говорю, что застрелюсь, если он уйдет.

— Гадкий трус, одним словом. И как долго он мурыжил ту женщину?

— Почти целый год.

— И прикрывался тобой, чтобы не делать выбора. Мужики… Даже не знают, что женщины не стреляются, а принимают таблетки.

— Вот именно.

— К тому же ты не похожа на человека, который может покончить с жизнью. Я хорошо знаю людей. Почти все геи такие. Зрение, как рентген, высвечивает душу. Наверное, потому что нас так волнует язык жестов, намеки и подтекст.

— А я вот плоховато знаю людей. Зато собак…

— Чем ты занимаешься? Чем на жизнь зарабатываешь? Надо же с чего-то начинать наше знакомство! Почему бы сразу не взять быка за рога? За тебя, племяшка. Добро пожаловать в семью!

Он спрашивал, она отвечала, ему нравилось говорить, оперируя возвышенными словами и важными фактами. Она гадала: он всерьез или притворяется, говорит поверхностно или искренне, и есть ли, в принципе, в речи подводные камни. Она сразу же почувствовала к нему расположение, хотя совсем не знала его; расположение куда большее, чем к Маргидо или к отцу, если уж на то пошло. И уж точно больше, чем к старухе в больничной постели.

— Маргидо я не нравлюсь, — сказала она.

— Уверен, тебе это только кажется. Он очень закрытый человек, всегда таким был. Истинный христианин, знаешь ли. А такие люди считают, что только они понимают про жизнь.

Он улыбнулся ей. Они были одного роду-племени. Масса общих молекул ДНК. Кровь гуще воды, а их ведь связывали кровные узы. Он уже опустошил первую бутылку вина. В номер доставили настойку, крепкий напиток согрел Турюнн и пробудил где-то в области живота желание разреветься, но плакать она стеснялась, они же отмечают знакомство. И ей так много всего хотелось узнать, этот человек мог ответить на любые вопросы. А завтра они разъедутся в разные стороны…

— Маргидо сказал, что хутор не записан на Тура, на моего отца.

— Нашел, когда об этом говорить. Когда мать при смерти! Но он прав. Если бы хутор записали на него, даже я бы об этом узнал. Нас же еще двое. Пришлось бы подписывать бумаги и все такое.

— А что тогда наследуете вы с Маргидо?

— Ой, ну что тут вообще наследовать? Двадцать лет назад было сто семь соток обрабатываемой земли, сомневаюсь, что стало больше. Но сами по себе они Туру не отвалятся, так что если Маргидо, или я, или кто-то один из нас потребует часть наследства, хутор накроется. Тур почти ничего зарабатывает, я с трудом могу себе представить, чтобы он разбогател, если только он не выиграл в лотерее и не набил сундуки добром. Но Тур мне ничего плохого не сделал, я не хочу ему портить жизнь. У меня денег хватает. Пусть он возится со своими свиньями и владеет хутором, пока сам не скопытится.

— А как насчет Маргидо? Если он…

— Хотя он и христианин, не думаю, что он выставит Тура с хутора. Куда им деваться… этим двоим. То, что хутор до сих пор не переписан на Тура, это прежде всего из-за матери. Я просто не верю, что Маргидо станет требовать свою долю наследства, он ведь понимает, что за этим последует. На жизнь ему и так хватает. Мертвые приносят хороший доход.