Читать книгу - "Пуговицы - Ирэн Роздобудько"

Август, 2005 год, Сан-Франциско

Джошуа Маклейн

Многоуважаемый мистер Северин!

Думаю, что в ближайшее время Энжи не сможет продолжить это письмо. Поэтому я решил закончить его. Как говорится у вас, чтобы расставить точки над «и».

Откровенно говоря, я заставляю себя писать. Самое простое — «убить» текст. Но тогда я чувствовал бы себя виноватым перед Энжи. И, прочитав все, что она написала (прочитав не нарочно, а по стечению обстоятельств), я не смог уничтожить ее слова. Ведь она надеялась, что вы их прочтете… Кроме того, считаю необходимым кое-что прояснить. И надеюсь, что после этого вы больше не побеспокоите нас.

Я бы предпочел сразу перейти к главному. Но не знаю, с чего начать. Я вполне понимаю, что вы должны чувствовать, читая то, что написала моя жена. Но спешу пояснить: это только то, что сохранилось в ее воображении. На самом деле, как мне кажется, все было гораздо хуже.

Должен признаться, что, когда я перечитывал все, что она смогла написать вам, мне трудно было удержаться от многих эмоций. Поэтому прошу простить за несколько неровный стиль.

Что же было на самом деле? Начну с конца. Я нашел Энжи на коктебельской набережной. Говорю «нашел» — но я не искал. Эта встреча была случайной, как и первая — в горах. Представляю, что вы думаете сейчас…

Узнать ее было почти невозможно. Все, о чем она писала выше, — маленькая толика того, что было на самом деле. Лицо и тело ее покрывали синяки и шрамы. Вы должны это знать. Ведь, повторяю — все, написанное ею, написано, когда она получила возможность жить. Я и сам теперь с новой силой понимаю сущность этой девочки — не замечать зла, которым переполнен мир, и в очередной раз удивляюсь вашей черствости и благодарю Бога за то, что он привел Энжи ко мне.

Первая наша встреча выглядела так: передо мной почти на самом краю скалы, с которой открывалось живописное море цветов — осенний лес, — стояло странное существо, перемазанное краской, с копной длинных, скрученных в трубочки волос. Я видел ее со спины и не сразу понял, парень это или девушка. Мое внимание привлек рисунок. А когда она обернулась, я обжегся об глаза. Такие глаза обычно рисуют на иконах — большие, печальные и… пустые. Именно такими глазами смотрят в толпу — на каждого и ни на кого лично. Я не знаю, как вам лучше это объяснить. Если художник, скажем, Рафаэль или Врубель, выбирал своей моделью земную женщину, в их изображениях жило выражение. Но на канонических полотнах — образ обобщенный. Лица святых — неэмоциональные. И поэтому они меньше понятны простым смертным. Вот такое лицо было тогда у девушки-художницы. Мне стало страшно. Затем я часто вспоминал это лицо, жалел, что не посмел заговорить…

А два года спустя снова увидел ее у моря. Хотя узнать ее было довольно трудно. Как я уже говорил, лицо, руки, ноги были покрыты синяками и царапинами. Одни были совсем свежие, другие заживали. Лицо, если смотреть на него в профиль, почти плоское, как вы видите на бумаге, запястья — тоненькие, как у ребенка. Взгляд, конечно же, изменился. В нем больше не было пустоты — только удивление. Видеть его было еще невыносимее.

Энжи сидела на набережной в ряду других уличных художников и рисовала портреты. Я заказал свой. Пока она рисовала, огонь выжигал меня изнутри. Вообще, в вашей стране — такой прекрасной и дикарской — этот огонь в себе я чувствовал не впервые. Возможно, потому что мои прадеды родились здесь… Но в этой девочке для меня словно сконцентрировалась вся боль от того, что я успел увидеть и узнать.

Я не решался заговорить с ней. Минут через сорок (я всячески оттягивал окончание работы — отходил покурить, крутился на стуле) она закончила. Портрет получился хорошо. Я заплатил за него вдвое больше, чем она попросила. Но Энжи вернула мне сдачу. Я немного отошел и стал наблюдать. Увидел, как к ней подошел какой-то тип в спортивных штанах и Энжи отдала ему деньги. Тип отсчитал какие-то копейки и протянул ей. Она благодарно улыбнулась и снова замерла, глядя на поток отдыхающих. Она работала с удовольствием. Я наблюдал за ней до поздней ночи. В свете фонарей она напоминала прозрачную ночную бабочку.

Затем она собрала вещи и ушла в сторону торговых палаток. Там купила чипсы и кофе в пластиковом стаканчике и пошла куда-то вглубь кипарисовой аллеи.

Огонь жег меня все сильнее. Она не должна была находиться здесь! Это я чувствовал каждой клеточкой своего тела. Вы же понимаете, о чем я говорю?

Я стоял под тенью старого раскидистого дерева и был готов простоять до утра, если бы она (а это было вполне вероятно) легла спать прямо на скамье. Но, съев чипсы, она направилась в сторону пляжа, где уже зажгли костер бродяги. Я едва успел перехватить ее у самых ступенек каменной ограды.

Не помню, что говорил…

Гораздо позже я понял, что слова для Энжи весили так же мало, как и деньги. Она доверяла ощущениям. Она улыбнулась мне. В этот момент мне показалось, что я искупался под солнечным душем. Я предложил ей поужинать вместе. Со стороны это, наверное, выглядело довольно грубо… Но Энжи была далека от реальности. К ней протягивали руку с куском хлеба — она не могла ее оттолкнуть. Все просто…

Еще тогда я с ужасом подумал, что, воспринимая все так буквально, она пережила много неприятных, возможно, опасных моментов.

… Нас не пустили ни в один более или менее приличный ресторан. Оборванные шорты и вылиняла футболка — это все, что у нее было. Все, что принадлежало ей, кроме полотняной корзины с бумагой и пастельными карандашами.

Тогда я повел ее в круглосуточный супермаркет, набрал всего, что можно было съесть в номере гостиницы без особого приготовления. Слава Богу, времена изменились, и я смог провести ее к себе без особых проблем. Дал ей халат, показал, где ванная комната.