Читать книгу - "Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин"

Мария Тимофеевна Чугунова второй год работала стрелком в военизированной охране завода. Это была добрая, боевая, но, признаться надо, не «шибко» грамотная женщина. Так уж в жизни получилось, а всему причиной проклятая война. В детстве с семьей они проживали в деревне Софрониха в тридцати километрах от города. А перед самой окаянной превратились в городских, перебравшись в рабочий поселок ткачей, в так называемые корпуса, где и ютились по настоящую пору, ожидая по-прежнему, как и обещала исполнительная власть, улучшения жилищных условий…

До выхода на пенсию Мария Тимофеевна трудилась в одном из заводских цехов сверловщицей. Когда же стукнуло пятьдесят пять, как и положено по закону, оформила пенсионные документы, но еще с полгодика «тянула» на своем рабочем месте. Потом почувствовала, что в прежнем режиме работать тяжеловато, и по совету знакомой, чей муженек уж давненько носил китель и форменную фуражку, решила устроиться в заводскую охрану. Подала опять же по форме заявление, правда, с ошибками: в слове «заявление» вместо «я» неверно указала «е», а «на пенсии» в окончании нацарапала с двумя «е», после чего прошла собеседование с начальником.

В силу своей малой грамотности и специфического разговорного языка впечатление от Чугуновой у строгого начальника, прямо скажем, осталось не ахти какое. Но в виду хронического некомплекта охранников все же была зачислена на службу. Положительным аргументом, перевесившим шаткое мнение руководителя в ее пользу, было то, что от природы она слыла женщиной не робкого десятка, могла зычным голосом потребовать своего, а если надо, то безбоязненно и шумнуть.

Поставили Тимофеевну дежурить на старую проходную, где Орлов появлялся крайне редко. Опасались, дабы не навлечь через нее ненароком на себя какую беду, да иногда в силу уж крайней необходимости «перебрасывали» на подмену на въездные ворота. Между собой сослуживцы называли ее или просто Тимофеевна, или по имени и отчеству, произнося имя через мягкий знак — Марья, так было удобней выговаривать.

В течение первого года службы стрелок Чугунова на удивление многих и тайную радость начальника, что в выборе он не ошибся, сделала с десяток задержаний и попала на заводскую доску почета. Несколько раз, правда, пока по выходным и в отсутствие генерального, ей доверяли работу и в «директорской» проходной административного здания. Но вот сегодня вопреки традиции, в силу крайней необходимости — из-за внезапной болезни Маргариты Ремневой, после долгого дополнительного инструктажа была поставлена на пост номер шесть в эту самую беспокойную и кляузную директорскую проходную. Начальник караула несколько раз сам с утра прибегал с проверкой, как стоит Мария Тимофеевна, но, видя, что все нормально, успокоился и своими визитами стрелка Чугунову уж больше не донимал.

Здесь нужно честно признаться, что столь грозное название «стрелок» ну никоим образом не соответствовало действительности и могло быть лишь большой шуткой или уж отнесено на очень тонкий юмор составителей типового положения о военизированной охране предприятий, а, может быть, непосредственно и заводских начальников. Дело не в том, что Марие Тимофеевне стрелять было не из чего, но и вообще никакого оружия в своей жизни она и в глаза-то не видывала. Разве что в детстве разок-другой брала в руки рогатку старшего брата Петьки да, уж, будучи замужем, с ныне покойным мужем Федором как-то забрела в тир, где прилежно целилась и нажимала на спусковой крючок пневматической винтовки. Но попасть в цель ей тогда так-таки и не удалось. А уж тем более сейчас никакого намека на оружие не было и в помине. Разве что специальная темно-синяя форма с малиновыми петлицами, на которых поблескивали крупные и загадочные буквы ВОХР, да такого же цвета берет придавали Марие Тимофеевне строго-официальный, внушительный вид.

В шестнадцать часов Чугунова только что сменилась с поста в проходной десятиэтажного корпуса, где на службу заступил другой стрелок военизированной охраны — Иван Данилович Мартынюк, давно страдавший, если можно так выразиться, одной приобретенной болезнью — любил пострелять чужие сигареты. И не потому, что у него не хватало на курево денег, а уж просто так получалось все как-то само собой, вроде бы как по привычке.

Так вот, сменившись с поста, Мария Тимофеевна в караульное помещение уходить не спешила, а начала что-то оживленно рассказывать краснолицему и крупнозубому Мартынюку:

— Ты, Данилович, не сумлевайся, истинно тебе, батюшка, говорю, уж Колюха, зять-то мой, верно, обманывать не станет. Так и сказал, что к ентому самому лекарю целая туча народу аж с цельного городу ну кажный день прямо с утра и наезжает. Да-да, чудашенька, все так и есть… Что учился он ентому делу специально, — погрозила она пальцем в воздух, — и волосья даже аж на лысой совсем голове, ну впрямь вот, как моя коленка, вырастить ему, что два раза на асфальт плюнуть…

— Ну ты, Марья, даешь!.. — снимая фуражку и поглаживая сильно полысевшую голову, покровительственно усмехнулся охранник. — Так уж и плюнуть?.. Да если бы, чудная голова, такое было возможно, то и лысых-то мужиков у нас бы в городе сейчас совсем и не осталось… Уж давным бы давно показали этого лекаря по телевизору или в газетах уж точно про него пропечатали. Смекаешь? Нет, что-то не верится в это дело… Вон возьми за границей, у некоторых людей уж какие миллионы, а все равно при этаких-то деньжищах да без волосьев остались… Так что зять-то твой любимый уж точно маленько подзагнул… Сам ничего еще не вырастил, а сказки поди ж рассказывает…

В это же самое время на висевших напротив входа электронных часах загорелись цифры — 16.06, и в дверях, словно из-под земли, выросли высокий и смуглый мужчина в заломленном на ухо сером берете и рыжий мальчишка-пионер, на плече которого спокойненько сидела удивительно черная птица величиной с крупную ворону или грача. Странно, но посетители появились так незаметно, что привычно скрипевшая входная дверь при их появлении не издала ни единой сигнальной ноты, а потому на какое-то время они стали невольными свидетелями продолжавшегося между охранниками разговора:

— Да вот тебе крест, — осеняя себя знамением, не унималась Мария Тимофеевна, — ей богу не врет.

При этих словах вошедший мужчина как-то нервно дрогнул лицом и почувствовал себя вроде неуютно, а птица раскрыла крылья и почему-то нахохлилась.