Читать книгу - "Жы-Шы - Сергей Четверухин"

– Немножко, средне или очень?

– Средне, – мне не хочется еще больше ее обманывать. – А как же Слава к вам вписался? Хоть он – звезда, всего лишь в первом поколении, по всем понятиям должен был тусовать с «приподнятыми», «золотыми», «мажорами», не знаю, с кем там еще…

– Ух! Как тебе сказать? Да по зову сердца он вписался! – Анка заливисто хохочет, чтобы сгладить плакатное звучание вырвавшейся фразы. – А познакомились просто: у него был короткий роман с Илоной, она его подцепила после одного концерта, на спор.

– Роман с Илоной?

– А чему тут удивляться? Она у нас девушка видная. У Славки глаз на таких натаскан, он их старался не пропускать… Ну… и они его, по возможности…

– А как тогда с Белкой… Там… Ревности ни у кого не возникало?

– С Белкой у него вроде серьезно было. Знаешь, и охотники иногда попадают в капканы. В силки чувств, которые сами и расставили. Она его, как я знаю, пару раз помучила… прогоняла, принимала обратно… он даже страдал… видишь, если такой тореро допустил обмен ролями, значит, у них было по-настоящему…

– А Илона…

– Не думаю. Она с аппетитами. У нее по пять романов в год, а в високосный – шесть. И чтобы за Славку она как-то особенно держалась? Не скажу. Я бы заметила. Любовь трудно скрыть. Невозможно. Ты ведь понимаешь меня, чувственный папарацци?

– Понимаю, – вздыхаю я, – слишком хорошо понимаю.

– Вот такие котировки. Короче, теперь ты в курсе, чем мы жили все эти годы. Изысканное бытовое язычество. Писатели были нашими идолами. Их герои – нашими ролевыми моделями. Приключенческие романы – священными текстами. Вместо молитв – планы, вместо мессы – поступки…

– И что же за поступки?

– Ух! Много чего… – Анка на том конце шумно затягивается сигаретой, – жучили нечестных риелтеров, которые выбрасывали бабушек на улицу, вытаскивали детишек из рабства, снимали талантливых артистов с наркоты, помогали хорошим писателям пробиться к читателю… Не хочется хвастать, но делали мы много чего. И уж можешь догадаться, кем были в нашей системе ценностей литературные критики?

– Клещами, паразитирующими на священном теле литературы, – я пытаюсь парадировать ее высокопарность.

– Иронизировать не нужно, но в общих чертах – верно. И вот представь, я случайно узнаю, что Славкин дед…

– Литерный дед?

– Биологический. Его биологический дед работал литературным критиком в «Известиях». Порывайко Семен Сергеевич. Кроме того постыдного факта, что он трудился литкритиком, ты еще должен понимать, в какие годы он работал. Я навела справки. Редкостной гнидой был Славкин дедушка. Топил Ахматову, Зощенко, Пастернака. Сплясал на костях Булгакова. Да и многим еще, о ком мы даже не знаем, жизнь укоротил. Чуешь ветер? Я, дура, не удержалась, рассказала Славке. Думаю, это стало последней каплей…

– Неужели из-за профессии деда можно кинуться с балкона? Слава, конечно, не производил впечатления уравновешенного парня, но кончать с собой только потому, что дед когда-то кому-то напакостил? Да у всей страны деды пакостили, потому что боялись, потому что время такое было… Мракобесие! Но даже в те смурные годы главный пакостник говорил: «Сын за отца не отвечает!»… А тут вообще – дед…

– Ты не знал Славку. Он очень серьезно относился к «литерным» ритуалам. У него в жизни больше не было ничего, к чему он мог бы относиться серьезно. Не к шоубизу же…

– А кто еще из ваших «литерных» так же серьезно относится к этим ритуалам? – обманчиво расслабленно интересуюсь я, и Анка, раскусив маневр, таким же легкомысленным тоном отвечает:

– Ты хочешь узнать, кто из наших был настолько серьезен, что мог бы спихнуть Славку с балкона за то, что у него дед был литературным критиком? Да любой мог. Все знали о боевом прошлом деда Порывайко. Нет, я была деликатна и поделилась своей информацией только со Славкой тет-а-тет. Но он на следующий день натрескался текилы до состояния кактуса и всем принялся вещать, что у него дед был ретроградом на спецобслуживании. С покаяниями, с разрыванием рубашки на груди, с криками: «Ёб-тыть, моя карма!» Шоу, как он любил. Так что теоретически любой из «литерных» мог затуманить свой мозг до такой степени, что почувствовал себя орудием возмездия… Подчеркиваю «теоретически», потому что на практике даже представить себе такое… Ух! Бред кромешный!

– Ничего себе, семейка у вас…

– Да, как любая другая в биологическом виде «хомо сапиенс».

– А возможности?

– Были у всех. Если принять версию Белки, а у меня нет желания в ней сомневаться, это случилось, когда она пошла в ванную. То есть Слава остался на балконе один. А все остальные в это время отмечали одну удачную акцию. Так что любой мог незаметно для остальных зайти в спальню, пройти на балкон и…

– И даже ты?

– В первую очередь! Пару раз по нескольку минут меня никто не видел. На кухне и в туалете. Соответственно и я не видела в это время никого. Думаю, у всех других точно так же нет стопроцентного алиби.

– Да-а-а… Грузанула… – мой голос звучит более устало, чем мои слова.

– Так сложились обстоятельства. Извини. Ты сейчас нужен ей, помни об этом и будь сильным…

– Угу. Я, наверное, посплю немного, а завтра перезвоню тебе.

– Вдохновенных сновидений тебе, мой сонный папарацци.

– Подожди… Еще один вопрос. А что у вас с биологическими родителями? Вы отказались от них?

– Ты сегодня рекордсмен по дурацким вопросам! – я впервые слышу, как самообладание подводит ее. – Если хочешь знать… ты сам только что определил их место. Биологические. Именно биологические родители. Пусть они и называются родителями. Те, кто нас зачали, родили, растили, давали кров и еду. Мы – их отпрыски. И честно возвращаем долг в виде сыновне-дочерней любви и уважения… Но наши предки – те, кто духовно создал нас. Духовно… Поэтому мы – их потомки. Потомки и отпрыски… Чуешь разницу?

– Немного.

– Мне моя мать все детство протрындела, что я должна выучиться, чтобы получить хорошую работу и быть красивой, чтобы удачно выйти замуж! И ты считаешь, я хотела наследовать это возвышенное мировоззрение? – в голосе Анки столько горечи, что мне кажется, она расплачется, когда повесит трубку. Непременно расплачется.

– Ты…Ты не переживай, пожалуйста…Я все понимаю.

– Утешил. Благородный папарацци. Ладно. Спокойной ночи.

– Ага. Спокойной ночи, – я отключаюсь и шаркающей походкой, как двухсотлетний старик, плетусь в кровать. Спать, спать, скорее спать… И не видеть сны… Сегодня был необычный и трудный день. В первый раз за несколько лет я уснул, не прочитав ни страницы из «Улисса». Но сны являлись без спроса и без стука. Это были короткие вспышки, ополчившиеся на рассудок. Будто меня хотели окончательно запутать и разучить отличать реальность от миражей. Снились мерцающие потусторонним светом снежинки. Они срывались с небесного балкона и, подчиняясь неумолимым земным нитям, падали вниз. И каждая снежинка была уверена, что именно про нее поэт эпохи Возрождения написал свою лучшую песню. Не успевая долететь до земли, снежинки таяли, таяли…