Читать книгу - "Выход А - Евгения Батурина"

Все казалось логичным – мы любим друг друга, давно встречаемся (год), взрослые люди (по девятнадцать лет, я на полгода старше), имена у нас трогательно совпадают, а живем почему-то не вместе и вынуждены скрывать от соседей свои чувства за покрывалами, перегораживающими комнаты.

Но Антон жениться не собирался, о чем мне честно и сообщил.

– Я хочу купить квартиру, встать на ноги, помочь маме и сестрам, и только тогда заводить свою семью, – сказал он незнакомым безапелляционным тоном. – Это случится не раньше двадцати девяти лет. Если мы тогда еще будем вместе, я с удовольствием на тебе женюсь. А пока мне нужно найти работу.

Из всей его тирады я тогда услышала только одно – «если мы будем вместе» с упором на «если». Это был удар по моему выстраданному и, как мне казалось, выстроенному счастью. Я помолчала, оглушенная, а потом устроила Антону скандал на всю ночь. Кричала, что в двадцать девять лет я уже буду старухой, что он меня гадко использует, что ему со мной, дурочкой из общежития, удобно проводить время, готовясь к блестящему будущему, и он явно не собирается меня туда с собой брать. Чем больше я орала, тем холоднее и отстраненнее он становился, просто каменел с каждым моим словом. На обвинения не отвечал, успокоить не пытался.

– Я для тебя ничего не значу! – бросила я последний, как мне тогда казалось, убийственный аргумент и, закрыв лицо руками, но подглядывая сквозь пальцы, стала раскачиваться из стороны в сторону. Я очень хотела, чтобы он обнял меня, назвал одним из сотни нежных прозвищ, которые были у нас в ходу всего десять минут назад, и возразил: конечно, значишь, ты что!

– Конечно, значишь, – сказал он тихо и твердо. – Просто не всё.

В тот момент я поняла, что закрывать лицо руками без толку. Придется смотреть правде в глаза. Он приехал в Москву, чтобы поразить маму Галю (само собой, ее звали именно так) и город Воткинск. Меня в изначальном плане захвата столицы не было, я сама пришла. И теперь уже не способна уйти, потому что люблю до дрожи каждую его клеточку и завишу от этой любви, как астматик от ингалятора. Я не могла без Антона жить. А он без меня мог. И хотел купить квартиру. Имел право, в общем-то.

Мои слезы высохли. Я подвинулась к Антону, взяла его руку в свою. Он не возражал.

– Ладно, – сказала я. – Давай поищем тебе работу, а потом разберемся.

Он вздохнул с облегчением, заметно подобрел, выключил напугавший меня режим отчуждения. Назвал малышом – не слишком лично, но ласково. Заверил, что, конечно, мы наверняка будем вместе все предстоящие десять лет, а как только у него появятся деньги, он снимет платную комнату на пятом этаже ДАСа, и нам не придется прятаться от соседей. Тогда оживилась уже я. Пятый этаж – это, конечно, не замуж, но в сложившихся обстоятельствах тянет на приз. И мы стали вместе мечтать о том, чтобы Антон нашел хорошую работу.

А пока взялись за плохую, обещая друг другу, что это временно. Предложений, на первый взгляд, было много – студенты журфака, даже дневного отделения, всегда работали, и руководство факультета это молчаливо, а иногда и вслух, одобряло. Считалось, что университет должен дать нам фундаментальные знания, а не научить журналистике, которой, в принципе, научить нельзя. Идите, пробуйте, пробивайтесь. Вот вам спецкурсы главных редакторов и полезные знакомства, вот доска объявлений о стажировках и отдел практики. Сможете зацепиться – молодцы. Только на лекции не забывайте заходить и экзамены иногда сдавать.

Но зацепиться было, честно говоря, особенно не за что. Во всех приличных местах (читай – настоящих редакциях), куда мы отправляли фантазийные, полные несуществующего опыта резюме, нам отказывали. Летние стажировки на телевидении проходили весело (нас отправляли снимать сюжеты о том, как в Подмосковье революционным способом моют коров), но заканчивались ничем – спасибо, детишки, сочините себе сами отчет о практике и бегом учиться. На радио часто искали ведущих. Мы несколько раз записывали демокассеты со своими голосами, но по телефону нам вежливо и неизменно отвечали: к сожалению, ваш голос не подошел. Чем мы с Антоном только не занимались следующий год. Засовывали листовки под дворники машин. Обзванивали конторы, изготавливающие пластиковые окна, для интерьерного каталога. Искали экспертов по лечению акне для затрапезного журнала о косметике. Редактировали брачные объявления для желтой газеты. Продавали водку на фестивале рекламы. Встречали в аэропорту гостей международной конференции (я потеряла одного йеменца и металась по Шереметьево, а за мной бегал активный израильтянин Женя и кричал, что с йеменцем в одной машине ни за что не поедет).

Жили мы между тем хорошо и весело. Часто ходили в театр по входным билетам, реже – в кино и кафе, с каждого заработка покупали друг другу маленькие подарки. Бравировали неудачами и соревновались, кто из нас ниже пал. Я считала пиком своей карьеры работу секретаршей у вьетнамского бизнесмена, продававшего противотуманные фары. Офис у него был в зеленом сарайчике на диком севере Москвы, и однажды по дороге туда я заблудилась в зарослях борщевика. Антон тем летом работал няней у рыжей лохматой морской свиньи по имени Чак Норрис. Знакомые знакомых уехали на два месяца к морю, и Чака надо было кормить и содержать в чистоте. Ключ от их квартиры в Лефортово, что примечательно, нужно было каждый раз брать у соседки, согнутой пополам старухи, а потом ей же сдавать. Так знакомые знакомых хотели обезопасить свое жилище – чтобы никакие студенты у них не ночевали и не показывали свину плохой пример. Почему они не попросили соседку кормить Чака или не отдали его Антону в общежитие, не знаю. Возможно, свинья была против.

В конце августа вьетнамец меня неожиданно уволил. Пряча глаза, объяснил, что его жене не нравятся мои короткие юбки, а она как раз беременна. Жену я видела всего раз, юбками ничего лишнего сказать не хотела, но в тайне обрадовалась – прогулки по борщевику меня порядком утомили. Я получила деньги и поехала в общежитие. Ночевать мы должны были у Антона в комнате – последний раз перед возвращением его соседа. По дороге я купила в одной палатке курицу гриль, а в другой – два глянцевых розовых помидора. Хотела отпраздновать мое увольнение, зарплату и окончание лета. Пришла, накрыла стол и села ждать Антона.

Курица остывала, радость меркла, а он все не приходил. Мобильный – мы подарили друг другу одинаковые дешевые телефоны на дни рождения – был выключен.

Антон вернулся в час ночи, веселый, непривычно довольный, с сумасшедшими, полными энтузиазма глазами. Схватил меня на руки прямо на пороге:

– Ты не поверишь, Нафаня!

Он меня так звал, Нафаней. Когда очень любил.

– Меня взяли на работу! На телевидение! Корреспондентом! Это новая программа расследований, выходить будет на втором канале, ее делает маленькая независимая студия. Помнишь оператора Пашу, мы с ним на стажировке ездили снимать сюжет про мытье коров, смеялись еще? Он же из Воткинска. Теперь работает в этой студии. Запомнил меня, порекомендовал. Сегодня было собеседование с руководителем программы, умный такой лысый мужик, и я ему вроде понравился. Испытательный срок – три месяца. Корреспонденты сами разрабатывают темы и пишут сценарии! Серьезная журналистика, Нафань! Мне повезло наконец-то!