Читать книгу - "HHhH - Лоран Бине"

Я словно бы наяву видел красного как рак Гиммлера – такого, как если бы он был сильно простужен (возможно потому, что я и сам уже четвертый день хвораю), – и мое тираническое воображение меня не отпускало. Мне хотелось сделать, описывая физиономию рейхсфюрера, уточнение такого типа, и точка. Но то, что получалось, мне решительно не нравилось. Я снова все стер и снова уставился на пустое пространство между первой и третьей фразами.

Смотрю туда долго. Потом начинаю медленно набирать: «Гиммлер чувствует, как кровь приливает к щекам, как разбухает в черепной коробке мозг».

И думаю при этом, как обычно, об Оскаре Уайльде, в таких случаях я всегда вспоминаю одну и ту же связанную с ним историю. «…Все утро просидел над версткой одного из моих стихотворений, – сказал он Шерарду, – и убрал одну запятую». – «А после полудня?» – «После полудня? Вставил ее обратно»[155].

108

Гейдрих – а сейчас я представляю его на заднем сиденье черного «мерседеса» – крепко сжимает обеими руками портфель, лежащий у него на коленях. Так крепко – потому что внутри самый, пожалуй, важный за всю его карьеру и за всю историю Третьего рейха документ.

Машина проезжает по предместьям Берлина, погода отличная, лето, вечереет, и никак не подумаешь, что в этом чистом небе вот-вот могут появиться черные громады, из которых посыплются бомбы. Тем не менее несколько поврежденных строений, несколько полностью разрушенных домов, горсточка торопливых прохожих – все это постоянно напоминает о необычайном упорстве Британской королевской авиации.

Прошло уже больше четырех месяцев с того дня, как Гейдрих поручил Эйхману написать черновик документа, который лежит сейчас в портфеле, и теперь он надеется получить согласие Геринга. Но не только Геринга. Требовалась еще и виза Розенберга[156], поскольку фюрер поставил его во главе только что созданного Имперского министерства оккупированных восточных территорий, а это ничтожество тогда позволило себе артачиться! Ничего, Эйхман с тех пор хорошо поработал, перелопатил текст, так что, по идее, никаких трудностей уже не предвидится.

Мы в самом центре расположенного на севере Берлина леса Шорфхайде. «Мерседес» останавливается у главных ворот виллы, охраняемой вооруженными до зубов эсэсовцами. Строительством этого маленького барочного дворца Геринг занялся, чтобы утешиться после смерти своей первой жены, и вилла носит ее имя – Каринхалл.

Охрана салютует, ворота распахиваются, машина едет по аллее. Геринг – жизнелюбивый, затянутый в один из тех эксцентричных мундиров, из-за которых толстяка, вероятно, и прозвали «надушенным Нероном»[157], – ждет его на крыльце. Хозяин виллы горячо приветствует гостя, он безмерно счастлив: к нему приехал грозный начальник СД. Гейдриху известно, что его уже считают самым опасным человеком рейха, и это льстит его тщеславию, однако известно ему и другое: все высокопоставленные нацисты так настойчиво его обхаживают только затем, чтобы ослабить Гиммлера, стоящего на ступеньку выше. Гейдрих для них пока еще не соперник – только инструмент. Пусть в адском дуэте с Гиммлером ему отводится роль мозга («HHhH, – говорят эсэсовцы, – Himmlers Hirn heißt Heydrich», то есть «Мозг Гиммлера зовется Гейдрихом»[158]), но все-таки он остается правой рукой, подчиненным, вторым номером. Честолюбивый Гейдрих не сможет вечно довольствоваться таким положением, но пока, на сегодняшнем этапе, изучая соотношение сил в партии, он радуется тому, что остался верен Гиммлеру, чье могущество только растет, тогда как Геринг после поражения люфтваффе в битве за Англию прозябает в полуопале.

Тем не менее «тучный рейхсмаршал»[159]пока еще официально несет ответственность за решение еврейского вопроса, потому-то Гейдрих в этот вечер и здесь.

Вот только приступить сразу к делу не выходит, надо потерпеть, надо дать хозяину возможность посвятить гостя в свои ребяческие забавы. Главная из них – полученный в подарок от Прусского государственного театра[160]макет железной дороги, которым он страшно гордится и с которым играет каждый вечер. Гейдрих терпит. После железных дорог[161]ему предлагается приходить в восторг поочередно от личного кинозала рейхсмаршала, от его турецких бань, от гостиной с высоченным потолком и даже от льва по имени Цезарь, и только потом он может наконец сесть в кресло напротив Геринга в его обшитом деревянными панелями кабинете, может наконец вытащить из портфеля свой драгоценный документ и предложить Герингу прочесть бумагу. Геринг читает:

Рейхсмаршал Великой Германской империи

Генеральный уполномоченный по четырехлетнему плану