Читать книгу - "Наркокурьер Лариосик - Григорий Ряжский"

— Ну, вот что, браты! — начал он из неожиданного далека. — Я глядеть этого больше не желаю, и не будет так теперь.

— Чего не будет-то? — не врубился Ваучер. — Чего не глядеть-то?

— А того не глядеть, как вы с Немкой живете за так, как положено будто, а я вроде ни при чем остаюсь, в брезенте на троих.

Мотор вытаращил глаза с удивлением выражения и спросил:

— Ты что, Аусвайс, охуел на минутку? Это ж наша с Ваучером баба, мы ее нашли и к нам на постой определили. И она пошла с удовольствием. И теперь все делает и для тебя тоже по быту жизни. Мы ж с Ваучером ее любим теперь, как родную, и зла на нее не держим никакого. А только в радость. Ты забыл, поди, что такое радость, когда от бабы. Мы ее не трогаем даже — так просто любим.

— Ну! — утвердил аксиому Ваучер. — Все как есть правда, ты чего?

— Ладно, раз так, — Аусвайс перешел к вытягиванию главной карты разбирательства системы проживания, — тогда так, раз этак, — он залез рукой за пазуху и выудил сложенный вчетверо листок бумаги, — почитаем… — он надвинул железные кругляши на гляделки и начал с выражением озвучания:

— Гр. Эленбаум Юлия Фридриховна, 1944-го гэрэ. Ушла из дому 22 мая сего года, и до настоящего времени местонахождение ее неизвестно. Была одета в белый пиджак и белые брюки. Телосложения стройного, рост 164 сэмэ. Лицо удлиненное, нос тонкий, имеется горбинка, глаза карие, волосы темные с проседью. Видевших или знающих что-либо о ее местонахождении просим сообщить по номерам телефонов, указанных ниже, — он сделал паузу, загадочно посмотрел на слушателей домашней академии и добавил: — таких-то. Телефонов таких-то… — он потряс бумажку над головой. — Вот этих вот телефонов… И еще там ее фотка. Натурально похожая…

Ваучер с Мотором сидели, униженные и оскорбленные.

— Откуда? — глухо спросил Мотор. — Взял, говорю, откуда?

— От верблюда, — не стал скрывать сокровенности Аусвайс. — На всех ментярнях понавешано, на доске «Их разыскивает милиция». Иди вон в поселок, полюбуйся.

— Ну, и чего ты хочешь? — поднял на него взор глаз Ваучер.

— Хочешь чего, говорю, жук навозный?

Аусвайс усмехнулся:

— Да ты сам таракан безмозглый, а в говне, как и я, ковыряешься, только хули толку-то? Все одно по-моему выйдет, всегда выходило…

— Погоди. — Мотор придавил Ваучерово оскорбление и снова продолжил к Аусвайсу: — Так, чего надо тебе, говори…

— А того и надо, — взбодрился Аусвайс, — чего и вам надо, того и мне. Баба эта, Немка, Баум эта, Юля, пусть ко мне тоже ходит, как у вас, и тоже ночует, через раз. И пусть живет тогда, я даже не против. И с вами тоже не против. Тоже пусть. Через раз, по разу, через очередь…

Ваучер с Мотором сидели молча.

— А если против, тогда чего? — спросил Мотор в напряжении раздумья. — Ну, чего тогда-то?

— А тогда того! — Аусвайс весело потрусил над самой круглой верхней конечностью бумажкой. — Тогда назад в белую робу, под рученьки ментовские — и Немку вашу и вас с ней заодно, ее домой, к муженьку и деткам, а вас — сами знаете, по статье неприличной через предзонник — и в петушки, — он поставил на голову растопырку из пальцев вертикально и пропел ласковым дурком: — Ку-ка-ре-ку! А после — кирдык!

— На понт берешь, сука! — Ваучер в гневном расположении чувства передвинулся в сторону шантажа.

В этот момент из-за деревьев показался предмет дискуссии в самоличном исполнении, с пустым ведром и тазом. Аусвайс усмехнулся:

— Баба с пустым ведром всегда к несчастью, между прочим, да еще немка. Если вовремя не сговориться… — он спрятал бумажку. — Думайте, в общем, сроку — две сутки…

— Ты тоже, — снимая напряженность возбуждения ввиду возврата Немки, отмахнул его Мотор, — а то и тебе кирдык выйдет…

— Кирдык! — повторила тип неопознанной угрозы Немка. — Красиво как — кирдык!

Спать Аусвайс завалился как всегда — до восьми еще. Жара к этой июльской середине подобралась в таком виде, что терпеть ее возможность целыми днями сил было уже никаких и, спасаясь от ее терпения, Немка с мужиками старались высидеть в вечерней прохладе подольше сроку, чтобы успеть остынуть после солнечных сил. Сегодня, первый раз за всё, они не выпили ни граммульки, ни днем, ни после жара не хотелось. Они лучше пожгли костер и попекли молодую картошку — Немка выменяла на аптеку. И хорошо стало, как не было. Мужики забыли даже про Аусвайсову неприятность.

— Подождите, мальчики, — неожиданно сообщила Немка, — я сейчас, — она занырнула внутрь постройки и немножко там пошуршала. — Теперь заходите, — раздался оттуда Немкин голос, — только без папирос, пожалуйста.

Немка сидела на коленях с наброшенным суконным одеялом из в/ч-2864. Внезапно она откинула одеяло и осталась перед ними совершенно без ничего. Она собрала волосы сзади на резинку и спокойно так сказала:

— Мальчики, я хочу, чтобы вы тоже разделись. Совсем. И легли рядом со мной, — в полутьме застучали четыре кровотолкающих органа, два за грудиной — крепко и волнительно, и два — просто волнительно, но не шибко и не крепко, а кое-как. — Хватит жить по-свински. Мы же — семья. Устраивайтесь, я сейчас…

Она снова накинула одеяло и выскочила в ночь. Сунула босые ноги в короткую кирзу и пошла через опушку, к месту быстрой нужды.

— Понял, мудила? — в темноте лежбища озадачил друга Ваучер. — А ты говоришь…

— А я чего… — в волнительном ужасе отреагировал Мотор.

— Я ничего. Я тоже всегда…

Юлия Фридриховна присела под кустик дикого жасмина, подтянув на себя одеяло, и начала подготовительное освобождение перед возвращением в лежбище, домой…

…Она подняла глаза к небу, черному, густо заправленному яркими звездами, — яркими, подумала она, но мертвыми. И тут одна из них, словно услыхав эти ее слова, шевельнулась, стронулась с места и, оставляя световой зеленоватый хвост, ринулась вниз и куда-то в сторону. Секунда, другая, третья… и вот она рассыпалась на едва видимые точки, тысячи маленьких звездочек, и каждая из них растаяла в ночи, унося в бесконечность тысячи загаданных желаний, одно из которых принадлежало и ей…

Она поднялась и накинула одеяло повыше.

«Классная тряпка, — подумала Юлия, — похожа на солдатское сукно, — очень модная. Откуда у меня такая, интересно?»

Что-то вспорхнуло прямо над ее головой, и она вздрогнула. Вздрогнула и огляделась. Вокруг Юлии Фридриховны Эленбаум стоял лес, не слишком густой, но ей стало страшно. И была еще ночь, потому что лес едва угадывался в полной почти темноте, и поэтому стало еще страшней. Она зажмурила глаза и тряхнула головой. Открыла снова. Все вокруг было таким же черным и страшным — наваждение не исчезло.

«Господи, — пронеслось в голове, — что же это? Как я сюда попала? Мы, что, на даче? — она посмотрела на ноги и обнаружила кирзовые обрубки. — А это еще что такое?» — она потянула одеяло, тонкое сукно соскользнуло с плеч и упало на траву. Юлия Фридриховна была под одеялом совершенно голой. Ее пробила дрожь, и спина сразу покрылась гусиными пупырышками.