Читать книгу - "Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев"

Мама достала из коробки круглую металлическую тарелочку свысокими краями и целлофановый пакетик, полный пластмассовых кружочков трехцветов. Три кружочка, по одному на каждый цвет, были размером с трехкопеечнуюмонету, остальные с «двушку». На дне тарелочки была нарисована мишень — пятьконцентрических колец разных цветов, в середине «десятка».

— Это надо на чем-нибудь твердом, — пояснила мамаи, установив тарелочку на диване, высыпала кружочки на книгу про аллергическиезаболевания.

— Большим кружочком нажимаешь на маленький и стараешьсяпопасть в мишень. Вот так. — Мама надавила на один из кружочков, онпрыгнул и попал в тарелочку. Мама засмеялась. — Видишь, как скачет?Поэтому и называется «Блошки». Теперь ты попробуй.

Я попробовал, и мой кружочек тоже попал в тарелочку.

— У тебя семь, у меня пять. Ты выиграл, — сказаламама.

— Давай еще! — загорелся я.

Второй раз я проиграл, но все равно был счастлив какникогда. Рядом сидела мама, я играл с ней, смеялся и разговаривал. У меня былановая игра, и замечательно, что она такая простая. Когда праздник кончится,«блошки» останутся, я буду видеть в них свою Чумочку и, может быть, даже спрячукружочки к мелочам. А пока у меня еще столько времени! Бабушка задержалась накухне, я слышу, как она хлопает холодильником. Мы можем сыграть еще раз. Янажимаю кружочком, и моя «блошка» попадает в девятку. Чтобы обыграть меня, маменужно «яблочко». Она долго примеривается, нажимает… И попадает в самый центртарелочки!

— Да у тебя не «блошка», а снайпер какой-то! —обиженно кричу я.

— Творог холодный, из-под морозилки вытащила, подожди,согреется, — говорит вошедшая в комнату бабушка и садится на стул. Игракончилась. Я поспешно собираю кружочки в тарелочку.

— А я узнала, почему Бердичевский так дешево продалТарасовой машину, — сообщает бабушка маме, и сразу кажется, что никакойигры не было, а неторопливая беседа, сквозь которую я не могу пробиться, потомучто не существую, тянется уже давно. — Он же в Америку уехал, а у нее тамродственники. Вот она и наобещала, что они ему помогут. Если так и он поверил ипоэтому продал, то он просто дурак. Она аферистка известная, ей верить нельзя.Теперь она на машинке покатается, а он шиш с маслом увидит. Хотя кто их всехзнает… такой шахер-махер кругом, не разберешься.

— Баба, ну мама же ко мне пришла! Дай я с нейпоиграю! — прошу я.

— Играй, малахольный. Кто тебе не дает? —удивляется бабушка и снова обращается к маме: — А что карлика твоего из театравыперли?

— Не выперли, он сам ушел.

— Чего ему засвербило?

— Мам, долго рассказывать… Можно остаться с людьми,которые говорят: «Откажись от авторства, а мы тебе костюм купим»?

— Ну… Всегда можно к общему компромиссу прийти. Его тутне знает никто, и нечего на парное дерьмо с кинжалом бросаться…

— Баба, ну пожалуйста, дай я с мамой поговорю!

— Что он выиграл? Теперь его вообще ни в один театр невозьмут.

— Между нами только, потому что боюсь загадывать, ноодин режиссер хороший видел постановку, заинтересовался, кто художник. И,представляешь, оказалось, они с Толей были одно время в Сочи знакомы, и емутогда еще Толины работы нравились. Сейчас ждем ответа, может быть, он егохудожником на свой фильм возьмет.

— Дай-то бог, может, он и вправду талантливый человек.Не пил бы так только…

— Мам, ты нарочно, что ли, слышать ничего не хочешь? Ятебе уже сто раз говорила, что он два года не пьет.

— Не знаю… Что ж он раньше хлестал?

— А что еще делать, когда не нужен никому.

— Правильно, а теперь он тебе нужен стал. Ребенок тебенезачем, тебе Гойя крымский понадобился! Подставилась под его гений! То онтолько до звезд доставал, а теперь, поди, и до умывальника иногда дотягивается.

— Баба! Мама! — кричу я безо всякойнадежды. — Ну пожалуйста, дайте мне тоже поговорить! Мама, ты ко мнепришла или к бабушке?!

— Ладно, мам, не будем меня обсуждать сейчас, —говорит Чумочка, вняв моим крикам. — Давайте лучше кассету хорошуюпоставим. Где Сашин магнитофон, ты говорила, папа из Ирака привез… Я Высоцкогопринесла.

То, что произошло в следующую минуту, так и осталось дляменя непонятным. Про магнитофон я уже совсем забыл, и вдруг он снова появился вмоей жизни, вынутый бабушкой из-за дивана так, словно был поставлен туда не навечное хранение, а на пару минут.

— Иди открывай, я не знаю, как тут… — сказалабабушка, поставив коробку на стол.

Я нерешительно снял картонную крышку и потянул пенопластовыепрокладки. Между ними знакомо заблестел гладкий черный пластик. Я не верилпроисходящему. Мне казалось, что это какой-то розыгрыш.

— Ну открывай, что ты на него, как баран,уставился! — поторопила меня бабушка и пояснила маме: — Я убрала на парудней, а то бы он никаких уроков не делал, все крутил бы эту бандуру свою.

«Свою!» — сверкнуло последнее слово, и, быстро сбросивпрокладки, я установил магнитофон на столе. Так, значит, я все-таки смогудумать: «А у меня "Филипс"!»

Мама достала из сумки кассету, и я был счастлив, что смогупоказать ей, как ловко умею обращаться с такой сложной техникой. Послушныймагнитофон требовательно, будто протянул руку, открыл кассетную крышку;вздрогнула в прозрачном окошке умная стрелка; зазвучала из динамика гитара;поплыли, сменяя друг друга, цифры счетчика. Мама была под впечатлением!

Высоцкий мне понравился. У Борьки я слышал скучную песню проконей, и нравился мне только хриплый голос певца, который было бы здорово датьпослушать из окна прохожим, но совершенно неинтересно слушать самому. А намаминой кассете были записаны смешные песни про жирафа, про гимнастику, пробегуна, который в конце концов пошел заниматься боксом, и слушать ихдействительно нравилось. Даже бабушка иногда смеялась.

— Верно! Верно! Бег на месте общепримиряющий!Гениальный певец был! — сказала она, когда кончилась короткаякассета. — Так глупо ни за понюх жизнь свою сгубил. Марина Влади хорошо сним хлебнула, до конца дней хватит. А талантливая артистка была, не прислугавроде некоторых. И знала, ради кого хлебает. Действительно гений был, а не сманией величия.

— Я не Марина Влади, хлебать ничего не собираюсь, ночем могу человеку помочь, тем помогу, — ответила мама.

— Ты тут при чем? О тебе вообще речи нет. Хотя тожеартисткой стать могла бы. Как ты в выпускном спектакле играла! Я слезамиумывалась, думала, будет толк из дочери. А роль твоя первая! Все говорили:«Пойдет доченька ваша». Пошла… В потаскухи пляжные. Что из тебя теперь? Еслитолько позировать будешь костями своими. Карлик твой, случаем, пляски смерти непишет?