Читать книгу - "И как ей это удается? - Эллисон Пирсон"

— Нет.

Боже, чему их только в школе учат?

— Ладно. Картина такова: мы клятвенно заверяем их в своей неизменной преданности. Мы обогнем шар земной, если понадобится, лишь бы угодить своим кумирам. И так далее в том же духе. Еще одна важная мысль, которую надо подбрасывать регулярно: несмотря на то что за нами стоят сотни белых парней, которые, собственно, и изобрели банковское дело, «ЭМФ» проводит беспримерный курс на привлечение в эту прежде чисто мужскую сферу женщин и цветных. Тут важно не переборщить. Дискриминацию они не терпят, но и третий мир им тоже ни к чему. Вот и пусть получают Британию во всем великолепии, но с легкой примесью красок.

— По-моему, это не совсем этично. Вы так не считаете, Кейт?

С ума сойти. И она задает такие вопросы после многодневной обработки радиоактивным цинизмом Катарины Редди? Что мне делать с этим ребенком?

— Если скажем правду, Момо, — проиграем, что, конечно, будет в высшей степени этично. Зато ворох вранья принесет нам победу, а значит, две женщины, одна из которых небелая, добудут для «Эдвин Морган Форстер» триста миллионов долларов, что, в свою очередь, означает триумф того самого беспримерного курса «ЭМФ», который мы здорово приукрасили. Следовательно, когда-нибудь придет праздник и на нашу улицу, а такой результат, согласись, более чем этичен. Вопросы есть?

— Значит, врать на презентации… не так уж плохо?

— Плохо только плохо врать на презентации.

От смеха Момо падает на кровать, роняя туфельку. (Что-то надо делать с ее обувью. Ножки балерины нельзя уродовать отсутствием каблуков.) Растянувшись на апельсиновом, в разводах, покрывале, она смотрит на меня и вздыхает:

— Не понимаю я вас, Кейт. Иногда кажется, вы сами считаете все это жутким дерьмом, а иногда — что очень, очень хотите победить.

— Я очень, очень хочу победить, Момо. Знаешь, в детстве я вечно жульничала в «Монополию». Как-то на Рождество отец поймал меня на обмане и треснул орехоколкой по голове, чтоб неповадно было.

Наблюдаю, как Момо пытается присобачить этот диккенсовский инцидент к своему размеренному, правильному детству девочки из среднего класса. Она так и не вычислила, что я путешествую по жизни с фальшивым паспортом. Неудивительно. Я и сама теперь с трудом распознала бы в Катарине Редди из Сити самозванку.

— Какой ужас, — наконец говорит Момо. — Ваш отец… Мне так жаль.

— Напрасно. Жалей неудачников. Давай-ка пробежимся по той части, где ты вручаешь мне список наших клиентов.

Мы не сразу реагируем на заокеанское жалобное блеяние телефона. На проводе Род, с ценными указаниями. Положив трубку, оборачиваюсь к Момо:

— Догадайся, что он сказал?

Она морщит лоб, изображая раздумье, и произносит своим ясным, аристократическим голоском:

— Жмите на газ и палите чертовы покрышки? Чем внезапно снимает с моей души добрую половины тревоги за нее.

— В точку. Род, между прочим, не так плох. Надо только научиться им управлять. Хочешь протолкнуть идею — заставь Рода поверить, что идея исходит от него, и дело в шляпе.

Момо хмурится:

— Вы всегда говорите о сотрудниках так, будто они наши дети.

— Так оно и есть. За мою юбку цепляются в офисе, за мою юбку цепляются дома. Привыкай, у тебя все впереди. Повторим, пожалуй, вступление.

Опять телефон. На этот раз Пола с сообщением, что мой органайзер обнаружился в контейнере для овощей. Бен теперь прячет в холодильник все, что под руку подвернется. Великолепно, Кейт. Вся необходимая тебе информация прохлаждается в обществе редиски и помидоров.

Цистит Эмили лечат антибиотиками. Температура держится, но дочь хочет со мной поговорить.

Эмили всегда чуточку стесняется, когда говорит по телефону, а я, слыша ее тоненький голосок с придыханием, всякий раз удивляюсь, что частичка моего собственного тела, еще недавно от меня неотделимая, общается со мной на расстоянии.

— Мам, а ты в Америке?

— Да, Эм.

— Совсем как Вуди и Джесси в «Истории игрушек»?

— Верно. Как ты себя чувствуешь, солнышко?

— Хорошо. А Бен головой ударился. Крови было много-много.

Моя кровь стынет в жилах.

— Эм, ты не передашь трубку Поле? Прошу тебя, будь умницей, позови Полу.

Я очень стараюсь сохранять спокойный тон, как бы между прочим интересуясь, что у Бена с головой, хотя будь моя воля — влетела бы в кухню шаровой молнией с щелкающими клыками и шипящими змеями Медузы горгоны.

— А-а-а! — уклончиво тянет Пола. — Об стол ударился.

О тот самый металлический стол с убийственными углами, который я категорически велела убрать в подвал, чтобы Бен не налетел?

Именно, слышу в ответ. Он самый. Чего волноваться-то: дескать, всякое бывает и вообще… Интонация подразумевает — и вообще, дома надо сидеть, а по телефону нечего командовать. К тому же, по мнению Полы, дело обойдется без швов.

Швов?! Господи. Проталкивая застрявший в горле комок, пытаюсь нащупать ту мягкую, дружелюбную тональность, в которой приказы вполне могут сойти за советы. Не подумывала ли Пола о том, чтобы показать ребенка хирургу? Так, на всякий случай? На другом конце провода — глубокий вздох, после чего Пола кричит Бену, чтобы тот чего-то там не трогал. Из-за океана голос няньки звучит злобно, равнодушно. Хуже того — и мой звучит как голос другого человека. В трубке звенят и ответные вопли Бена. Он верещит будто от дикой боли, но, слава богу, я знаю, что это его ария безумной радости от очередного открытия. Напоследок Пола вспоминает, что звонила Александра Лоу, насчет родительского собрания. Смогу ли я прийти?

— Что?

— В школе родительское собрание. Вы придете?

— Сейчас мне не до того.

— Значит, сказать, что не придете.

— Нет. Скажи, я позвоню… потом.