Читать книгу - "История моего брата - Зульфю Ливанели"

Авторы трудов, собранных в тех комнатах, пристально изучали человеческие чувства на протяжении веков, и чтение этих книг стало частью моего обязательного ежедневного самообразования. Когда я говорю, что у меня дома хранятся тысячи художественных книг, я вовсе не имею в виду, что у меня хранятся рассказы и романы всех сортов. Например, в Комнате Убийств вовсе не было никаких детективов. Ведь детективные романы стремятся не понять человеческие чувства, а раскрыть нам то, как совершалось преступление, представляя ситуацию одномерно и лишь будоража любопытство. Признаться, такие книги не вызывали у меня интереса. Но книги, хранящиеся в Комнате Убийств, повествовали о внутреннем мире убийцы и об условиях, в которых он жил.

Мне очень хотелось узнать, каковы человеческие чувства, что испытывает человек в различных обстоятельствах. Мне нужно было знать, что происходит, когда человек любит кого-то, что он испытывает, когда на кого-то сердится. Ведь хотя я и удалился от стамбульской жизни, но все равно продолжал жить с людьми. А жить с людьми было невозможно, не понимая их чувств. Так что просветить меня на эту тему могла только художественная литература.

Вначале я надеялся на помощь психологии, философии, в общем, наук, но искомого там не нашел. Кино казалось мне очень поверхностным, оно не давало желаемых сведений. Так что в результате я понял, что есть единственное искусство, которое способно поведать о чувствах рода человеческого и достичь самых больших психологических глубин: это литература. С того времени я купил сотни книг к тысячам, которые уже хранились у меня, и начал заполнять новые стеллажи избранными образцами художественных произведений. Я составил длинный список, которому собирался следовать, и, по выражению Флобера, посвятил себя воспитанию чувств.

Итак, мой дом посещали четыре человека. Я уже сказал, что двое из них были Хатидже-ханым и ее сын Мухаррем. Еще приходила Арзу. Кроме них, у меня бывал мой брат Мехмед, но это особенный случай. Я расскажу его историю, когда придет время.

А посетитель, который пожаловал сейчас, очевидно, был решителен. Ведь в дверь продолжали звонить.

Ах, чуть не забыл! Уже давно в своем воспитании чувств особое место я уделял музыке. Потому что, если говорить о героизме, то его прекрасно иллюстрирует «Героическая симфония» Бетховена, а если говорить о страдании, то о нем говорит бетховенское «Адажио». Правда, я понял, что музыка не повествует о человеческих чувствах так, как литература. В конце концов, я решил, что единственной музыкой, которую я могу слушать, является легкий, плавный, мягкий джаз, в котором нет места сильным эмоциям.

В это время звон в дверь прекратился – посетитель, наверно, ушел.

Задумавшись, что следует читать после убийства Арзу, я направился в Комнату Убийств. Как я уже сказал выше, в этой комнате не было романов наподобие детективов Агаты Кристи, зато хранились книги писателей, сумевших исследовать темные глубины человеческой души.

Окидывая полки взглядом, я долго думал, что выбрать. В каждой из этих книг для убийства была своя причина. Либо любовь, либо ревность, либо грабеж, либо соперничество… Пока я не знал мотива преступления, никакой пользы от чтения не было. Все книги рассказывали не о жертве, а об убийце. Точнее говоря, каждая из этих книг повествовала о жертве задолго до убийства, а затем переводила внимание на убийцу или на того, кто пытался вести расследование. А сейчас я знал только о жертве.

В тот момент я вновь вспомнил о посетителе. Кто был тот человек, который так долго, так настойчиво звонил мне в дверь? Судя по тому, что это не могли быть Хатидже-ханым или Мухаррем, Арзу погибла, а Мехмед находился далеко отсюда, звонить мне мог либо полицейский, либо прокурор. В таком случае, конечно, мне следовало открыть дверь, но я уже сказал, что Керберос, который продолжал лежать в своей будке в саду, не залаял.

В эту минуту в дверь опять начали звонить. Под влиянием предшествовавших мыслей я встал и направился к двери.

В дверях стояла девчонка, которая, судя по возрасту, никак не могла работать в полиции или быть прокурором. На ней были состаренные джинсы с выбеленными коленками и белая блузка, спадавшая с одного плеча. Она была довольно высокой, стройной, светлокожей, с черными прямыми волосами. Огромные глаза привлекали внимание. Как выяснилось, поначалу она решила, что дома никого нет, но, узнав в бакалее на углу, что я очень редко выхожу из дома, решила вновь испытать удачу. Судя по всему, разговор с бакалейщиком вселил в нее надежду. Сейчас она была очень довольна, что решила вернуться и еще раз попробовать.

– Это вы Ахмед Аслан?

– Нет, – сказал я.

Она растерялась.

– Но как же? Разве не вы живете в этом доме?

– Ну, живу.

– Так, значит, вы и есть Ахмед Аслан.

– Нет, это не я.

– А как же вас зовут?

– Ахмед Арслан.

Растерянность девчонки усилилась.

– Ну да, я так и говорю.

– Нет, вы не так говорите. Вы говорите: «Ахмед Аслан», а меня зовут Ахмед Арслан.

– Так что, вы из-за одной буквы «р» говорите, что это не вы?

– Да!

– Ну, вы очень странный.

– Нет, я не странный, – холодно произнес я. – Если бы вы знали, к каким последствиям может привести одна-единственная буква… Ладно. Для чего вы меня искали?

– Говорят, вы знали Арзу Кахраман.

– Да!

– И даже вчера вечером были у них в гостях.

– Да, ну а вам какое дело?

Она протянула мне руку. Рука ее повисла в пустоте. Лицо ее вновь отразило растерянность, но она быстро овладела собой и сказала, что приехала из Стамбула работать журналисткой. Назвала одну из больших газет, которые я никогда не читал. Даже вознамерилась показать свое удостоверение. Я жестом остановил ее и спросил, что ей нужно. Оказалось, ей нужно, если это возможно, немного со мной поговорить.

– О чем? – спросил я.

На этот раз, уставившись своими черными глазами на меня, она растерянно сказала:

– Конечно же, об убийстве.

Я ответил, что об этом мне ровным счетом ничего не известно.

– Ну ладно вам, не бойтесь, я вовсе не из полиции, – усмехнулась она, – я только хотела задать вам несколько вопросов об Арзу-ханым. Я хочу узнать, что за человек она была и тому подобное. Вы же знаете, люди любят подробности.

Я сказал:

– Она была молодой. Люди считали ее красивой, она была здоровой, много смеялась, ее смех будил в мужчинах смутные сильные желания, но теперь она мертва. Это все.

Отступив на шаг, журналистка внимательно посмотрела на меня. Примерно минуту мы продолжали разглядывать друг друга, а затем она произнесла:

– Нет, какой же вы все-таки странный человек.

– Может быть, – сказал я. – У вас кончились вопросы?