Читать книгу - "127 часов. Между молотом и наковальней - Арон Ральстон"

В свое время мормоны прилагали все усилия, чтобы расчертить эту пустыню дорогами, но и они отступили в города — Грин-Ривер и Моаб. Сегодня почти все мормонские тропы заброшены, их сменили такие же труднопроходимые дороги. Забавно, что на автомобилях здесь ездят гораздо реже, чем на лошадях или на повозках сотню лет назад. Предыдущей ночью, направляясь к месту старта, я проехал почти сотню километров по единственной грунтовке в восточной части двух округов — два с половиной часа по глубокой колее — и за все время не встретил ни одного дома, ни одного огонька. Фермеры времен Фронтира, конокрады, добытчики урановой руды и нефти — все они оставили свой след на этой земле, но отказались от своих планов — все козыри забрала пустыня.

Эти искатели состояний не были первыми, кто пересек границу края, только чтобы превратить его в бесплодную пустошь: во все времена волны древних поселенцев накатывали и исчезали в каньонах. Обычно о том, что горы и отдаленные части пустыни более гостеприимны, люди задумывались во время сильной засухи или вражеского вторжения. Но порой ничем невозможно объяснить внезапную эвакуацию целой культуры с того или иного места. Пять тысяч лет назад жители Бэрриер-Крик оставили свои пиктограммы и петроглифы в Большой галерее и в галерее Элкоув, а затем исчезли. Поскольку письменных свидетельств они не оставили, причина, по которой они ушли отсюда, так и не разгадана, давая пищу для воображения. Глядя на их рисунки, заходя в их дома и сады, стоя на кучах хлама, я чувствую связь с коренными первопроходцами, заселявшими эти каньоны давным-давно.

Выкарабкавшись на открытое плоскогорье, я сразу получаю сильный шлепок ветра по лицу и ловлю себя на том, что жду не дождусь последнего участка пути — похода по каньону Хорсшу. Мне не терпится скрыться от этого мерзкого ветра.

Судя по тому, что я увидел во время своего путешествия, с того времени, как здесь жил Джон Гриффит, местность мало в чем изменилась. Бюро земельного управления США грейдировало лошадиную тропу столетней давности, кое-где появились дорожные указатели, но даже вездесущие заборы, разделяющие большинство территорий Запада, здесь ощутимо отсутствуют. Возможно, именно из-за отсутствия колючей проволоки этот край кажется таким оторванным от цивилизации. Я много времени — два-три дня в неделю, включая зиму, — провожу в официально диких местах, но большая их часть не рождает и вполовину меньшего ощущения изоляции от мира, чем эта пустынная дорога. Как только я осознал сей факт, изолированность превратилась в одиночество и стала ощущаться еще сильнее. В городах этого региона жизнь могла бить ключом с тех самых пор, когда Робберз-Руст зарабатывал свое имя, но эта пустыня остается такой же дикой, как и в начале времен.

Через полтора километра после перевала Бёрр мучительная борьба со встречным ветром, дующим со скоростью 13 метров в секунду, подходит к концу. Я слезаю с велосипеда, отвожу его к ближайшему можжевельнику и фиксирую заднее колесо U-образным замком. Я не очень волнуюсь за свой маунтбайк в этой глуши, но, как говорит мой отец, не стоит искушать честных людей. Я кладу ключи от велосипедного замка в левый карман и направляюсь к главной цели — каньону Блю-Джон. Я иду кратчайшим путем по оленьей тропе, включив CD-плеер, — противный свист ветра в ушах больше не мешает мне слушать любимую музыку. Перебравшись через несколько дюн с мельчайшим красным песком, я попадаю в рыжеватый овраг — здесь зарождается каньон. Отлично, думаю, я на правильном пути! И тут замечаю, что в каньоне, метрах в тридцати отсюда, есть люди. Двое движутся прочь от меня и пропадают из виду. Я перемахиваю через дюну в мелкий песчаный овраг и, обогнув дальний край дюны, снова вижу туристов. На таком расстоянии видно, что это две девушки.

«Почему бы и нет?» — думаю я, изумленный тем, что встретил кого-то в этой пустыне. После трех часов, проведенных наедине с самим собой, я, пожалуй, не прочь стряхнуть чувство одиночества, подобранное где-то в дороге. Я останавливаюсь, снимаю наушники и мчусь вперед, чтобы догнать девушек. Их скорость почти равна моей, если не переходить на бег, и добрая минута уходит у меня на то, чтобы понять, сокращается ли расстояние между нами. Конечно, я уже настроился на самостоятельный спуск в Главный рукав каньона Блю-Джон, но если есть возможность поболтать с единомышленниками в столь диком и отдаленном месте, такую возможность надо использовать, особенно если эти люди могут идти быстро. В любом случае нам тут все равно не разминуться. На следующем изгибе они оглядываются, явно видят меня, но ждать не собираются. Наконец я их догоняю, но не могу пройти мимо них, пока они не остановятся (а они явно не собираются этого делать). Понимая, что нам предстоит некоторое время идти вместе, я беру на себя инициативу беседы.

— Привет! — начинаю. — Как дела?

Не понятно, готовы ли они знакомиться с первым встречным в такой глуши. Отвечают без энтузиазма, привет-привет. Не теряя надежды на чуть более содержательную беседу, я пробую еще раз:

— Не ожидал, что встречу в каньоне кого-нибудь еще.

Сегодня, конечно, суббота, но это место весьма и весьма затеряно и малоизвестно. И даже я не мог бы точно сказать, где оно находится, стоя на подъездной грунтовой дороге к Робберз-Руст, а ведь моя карта четко показывает начало каньона.

— Да, мы тоже удивились, когда ты подкрался сзади, — говорит шатенка и улыбается.

— О, простите. Я слушал плеер и слегка задумался, — объясняю я и, улыбнувшись в ответ, продолжаю вступление: — Меня зовут Арон.

Они заметно расслабляются и называют свои имена: Меган — шатенка, которая отвечала мне и показалась более общительной, — и Кристи. У Меган вьющиеся волосы до плеч, они красиво обрамляют карие глаза и розовощекое лицо. На ней синяя футболка с длинным рукавом и молнией на вороте, синие спортивные штаны, на плечах — синий рюкзак. Похоже, что она питает слабость к синему цвету. Белокурые волосы Кристи забраны в хвост и открывают миру солнечные веснушки на лбу и глубокие серо-голубые глаза. Из одежды на ней — простая белая футболка с коротким рукавом и голубые шорты поверх длинного черного термобелья, зато довольно много аксессуаров: небольшие серебряные серьги-кольца, темные очки с оправой «под черепаховый панцирь» и тесемкой, имитирующей змеиную кожу. Серьги в каньонах не носят, но и сам я одет не наилучшим образом, так что на тему моды предпочитаю не высказываться. Девушкам лет по двадцать пять, и первое, что я о них узнаю, — это что они родом из Моаба. Я быстренько запоминаю их имена, а также кто есть кто, чтобы потом не путаться.

Судя по всему, Меган не против поболтать со мной. На одном дыхании она выдает историю о том, как они с Кристи проскочили мимо стоянки Грэнери-Спрингс и целый час блуждали по пустыне, пока не нашли начало каньона. Я говорю, что, как мне кажется, гораздо легче ориентироваться при езде на велике, чем на автомобиле, поскольку пейзаж меняется не так быстро.

— Господи, да если бы мы были на великах, мы высохли бы на этом ветру раньше, чем добрались сюда, — вставляет Меган, и на этом лед в наших отношениях сломан.

Каньон — все еще мелкое арройо^[6] — узкое сухое ущелье, спрятавшееся между двумя десятиметровыми песчаными дюнами. Пока маршрут не стал технически сложным, мы мирно болтаем, рассказывая друг другу о жизни в Моабе и Аспене, где «курортное общество» очень сильно разделено на слои. Я узнаю, что они, как и я, работают в индустрии активного отдыха, — как менеджеры-логистики фирмы «Аутворд баунд» снабжают продовольствием походы, отправляющиеся из Моаба. Я рассказываю им, что работаю в Аспене продавцом и сейл-менеджером в магазине «Ют маунтинир», продаю туристское снаряжение.