Читать книгу - "Архитектор - Анна Ефименко"

Аркбутаны связывали контрфорсы снаружи со сводами внутри. Эти наклонные арки придавали постройке изящный, невесомый вид. Ощущение общей изящности дополнялось пинаклями – изысканно украшенными башенками, установленными на вершинах контрфорсов, чтобы покрепче прижать великанов к земле, зафиксировать их в стабильном состоянии. А оживами звали две полуциркульные диагональные арки, составляющие непременную часть конструкции каркасного свода, наравне с четырьмя стрельчатыми арками.

Таким образом, выкладка крестового свода удалась применением нервюр, а устойчивость здания обеспечивали аркбутаны. Стены, окончательно освободившись от нагрузки, украсились огромными цветными стеклами-витражами. Соборы стали невероятно высокими и ослепительно светлыми.

Мило посвящал во все аспекты дела. Он говорил, что в наше время кладут камень на малом количестве раствора. Раньше же между блоков чего только не мешали. Например, римляне использовали известковые растворы с добавкой измельченных вулканических пород. Или рассказывал о том, что на севере мало камня, поэтому строить удобно из кирпича. Раньше кирпичи были большими и тонкими, а сейчас стали очень крупными и имеют по несколько отверстий для облегчения обжига.

Чертежи Мило хранил на деревянных дощечках-диптихах, покрытых воском. Вощенные поверхности накладывались одна на другую, а сами доски были крепко связаны. На монастырский пергамент я скрупулёзно копировал схемы столбов-опор, окон, рисунки требуемых для обтесывания профилей камня.

Утолив первичную жажду познания, ум требовал разгадать занимавшую все свободное время загадку.

– Но в Шартре все отличается от общепринятого!

Мило сел на землю рядом со мной.

– Подумай. Что выражает собой ваш дом?

– Крепость. Надежность. Уверенность.

– Хорошо. А что выражает Шартрский собор?

– Вызов и взлет! Но очень… нервный вызов и взлет!

Мило задумчиво на меня посмотрел.

– И для чего же он взлетает?

Спустя несколько мгновений я смог сформулировать мысль:

– Чтобы превратить все материальное в духовную невесомость.

– Выразись проще.

– Чтобы разрушить реальность и прорваться за грань.

– Куда?

Я вспомнил Хорхе, превращающего ладонь во взлетающую птицу.

– В небо.

– Зачем?

– К свету!

Вместе с Мило нам удалось нарисовать план собора в Шартре. Уже усвоив чужую лексику, я подытожил, что здание являет собой крест с трехнефным трансептом и деамбулаторием в вершине этого креста. «Запиши себе, что собран он, вероятнее всего, из прочного песчаника», – подумав, добавил архитектор.

– А шпиль, из чего сделана эта громадная игла? – сей вопрос терзал сильнее остальных.

– Дерево, покрытое свинцом, – пожал плечами мой наставник. – По крайней мере, я так думаю… Запомни главное – каменный свод. Лет двести-триста назад своды церквей не были полностью из камня, их мешали из песка, извести и каменной крошки, как в вашем здании, например. Но теперь камень вытесняет все остальное, холодный и крепкий, за ним будущее.

Окончив работы с храминой, Мило собирал свои вещи. Он оставил некоторые инструменты и чертежи. Сидя в общей трапезной, напоследок архитектор дал совет.

– Иди и учись строить. Руками. Внизу в деревне есть каменщики?

Эдвард ответил вместо меня:

– Да, я знаю Жана, он построил дома половине местных, – приор подмигнул. – Познакомлю тебя с ним, когда пойдем вниз.

Я сразу сник:

– Из-за твоих шлюх Хорхе больше никогда не отпустит нас в Грабен.

– Доверься мне, – уверенность Эдварда была непоколебима.

Через несколько дней я негласно приобщился к ученикам Жана Строителя. Под ногтями каллиграфа появилась грязь. С самого начала решил пойти напролом и заняться непосредственно «душой камня», для чего добровольно вызвался помогать каменотесам. На месте добычи я оболванивал и частично обтесывал глыбу, осуществляя первую обработку. Тонкая обработка проводилась позже, в специальных мастерских, и уже оттуда в телегах камень ехал к месту стройки, где Жан и команда его подмастерьев окончательно обтесывали его в сараях и навесах для склада материалов.

Целыми днями я торчал с Жаном на стройках, и постепенно инструменты стали продолжением моих пальцев. Еще с каменотесами стал использовать наугольник для придания камню формы. Теперь же обзавелся водовиком – им проверял горизонтальное положение, и отвесом для определения направления по вертикали.

Вернувшись на гору и отстояв повечерие, я поднимался в келью к Хорхе, всегда такую просторную и холодную, и читал ему на ночь Евангелие или сочинения блаженного Августина. Отец уже с трудом мог читать самостоятельно, так как его зрение неумолимо гасло. Сам он все ужаснее худел, и я старался развлечь его как мог. Придумывал новые иллюстрации к книгам, для копирования которых мне едва удавалось найти время. На Пасху вырезал статую Богоматери и подарил ее Хорхе. Уговорив троих братьев мне помочь, я сумел даже возвести ряд симпатичных колоннет у нас в монастыре, облагородив двери, окна и более крупные колонны.

Спустя пару лет я умел практически все. Но «Шартрская тоска», как сам ее называл, никак не хотела утихомириться. Система легких и изящных аркбутанов, нарисованная Мило, не выходила из головы. Камень в моих руках изображал что угодно, но вместе с тем, не выражал ничего. Означало ли это то, что я слишком мало усилий прикладывал?

– Как тебе удалось убедить Хорхе отпустить меня к Жану? – как-то раз спросил я приора.

– В ту ночь я читал ему Второе послание к Фессалоникийцам святого апостола Павла.

До меня стало доходить:

– «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь»?

– Именно. А потом намекнул, что тебе пора подыскивать себе профессию, раз уж отец не хочет видеть тебя среди братьев.

Вот это было слишком неожиданно:

– Он не хочет, чтобы я здесь оставался? Но он же так любит меня!

Приор махнул рукой: «забудь» и удалился.

Сам я давно готовился к тому, что рано или поздно предстоит покинуть монастырь, но не мог поверить в то, что настоятель все решил загодя. Обидевшись на отца, никак не мог объяснить ход его мыслей и в итоге просто воспринял слова буквально. И тогда я решил перестать есть.