Читать книгу - "Запах высоты - Сильвен Жюти"

Сертог не входит в число гор, изредка упоминаемых в географических текстах о Тибете. Правда, то же самое можно сказать об Эвересте и других высоких вершинах, которые в общем-то обязаны своей славой вычислениям географов. Возможно, она – та самая Сету, о которой говорится в «Китайском описании Тибета», переведенном сначала на русский язык архимандритом Гиацинтом Пишуринским, а позже переложенным великим востоковедом Авелем Ремюза на французский («Новый азиатский журнал», октябрь 1829, стр. 273 и последующие), но, с другой стороны, этот текст темен и неясен, и потом сомнительно, чтобы при тройном переводе (с тибетского на китайский, с китайского на русский и с русского на французский) могло бы как-то сохраниться географическое название. Чтобы удостовериться в этом, следовало бы иметь возможность свериться с оригинальным текстом, составленным по приказу императора в 1700 году или около того, в Пекине ламой Ценпо Миндолом Номеханом под прекрасным наименованием «Зерцало, освещающее все вещи Живые и неживые, и дающее полное объяснение всему большому миру», но, к моему огромному сожалению, я лишен этой возможности и не могу позволить себе ссылаться на этот текст, так как, к несчастью, не понимаю по-китайски.

Другой текст, в котором, несомненно, говорится о нашей Сертог, написан Ипполитом Дезидери примерно в то же самое время: в 1721 году. В начале того года в Тронг-г-нее (Тибет) из Рима для Дезидери пришло срочное письмо, помеченное 16 января 1719 г., в котором он получил приказ как можно скорее возвращаться в Вечный Город; что он и исполнил, оставив все свои дела, однако, как ни спешил святой отец, ему удалось достичь Италии лишь в 1728-м… В результате теперь у нас имеется один из интереснейших отрывков: «Другое важное и также глубоко почитаемое место есть огромная цепь высочайших и диких гор, слывущих чем-то вроде лестницы на Небеса. Их постоянно посещают целые вереницы пилигримов, приезжающих в эти горы… Эти люди способны подняться на самую большую вершину и соблюдают при восхождении несколько строгих правил. Самые высокие склоны этой горы весь год покрыты льдом и снегом, и некоторые из сих паломников находят там свою смерть, но считают за счастие, что им позволено умереть среди снегов и в такой близости к богам. И в сих дальних заброшенных местах даже встречаются то и дело отшельники, весьма чтимые пилигримами». Имеются все основания думать, что этот старинный текст, написанный два века назад, описывает нашу гору; но маловероятно, чтобы Дезидери лично побывал в монастыре Гампогар. С тех пор разбойные набеги, о которых я уже упоминал, кажется, почти полностью прекратили это паломничество, и те, кто стекается ныне к этой горе, вряд ли во что-то верят: это нечестивые грабители, которые не стремятся к Богу, а просто стараются залезть в чужой карман. И вот эту-то опасную, труднодостижимую гору, к которой не приближался еще ни один европеец, и задумал штурмовать доктор Клаус!

Вот почему, после того, как он обнародовал свои планы на Международном конгрессе альпинистов в Мюнхене, у него не оказалось ни одного конкурента, тем более что он был известен своей порядочностью, его действительно ценили и уважали, и, кроме того, он тут же сообщил о своем намерении обратиться к лучшим альпинистам всего мира, включая британцев. Что до меня, то, как я уже намекал, мне не сразу пришла в голову мысль, что я тоже мог бы претендовать на участие. Это произошло почти случайно: поглощенный работой, я несколько месяцев не ходил в наш клуб альпинистов, а тут зашел на одну из неформальных встреч, которые проходили там по четвергам, – все только и говорили, что об экспедиции Клауса. Думается, это Бранка тогда с ходу бросил мне со своим несравненным прямодушием: «Вот это дело. прямо для вас и создано, мой дорогой Мершан!» Я вяло, но вполне искренне возразил, что знаком лишь с Альпами. Говоря по правде, я был удивлен только наполовину, и мне очень польстило, что все члены клуба, не сговариваясь, решили, что именно я и должен стать французским членом экспедиции – естественно, если там необходимо было быть хоть одному французу. Но они считали, что это необходимо. Впрочем, они сумели меня убедить: на следующий день я уже писал письмо доктору Клаусу, где высказывал что-то в этом духе; президент клуба альпинистов тоже послал письмо, упомянув мое имя среди прочих, чтобы не вызывать напрасные обиды. Спустя несколько месяцев, на исходе лета, доктор Клаус назначил мне встречу в Шамони, чтобы познакомить меня с будущими спутниками.

Клаус остановился в отеле «Юнион». Великан Ауфденблаттен, бывший, как обычно, его проводником по западным Альпам, приметил меня уже в холле, узнал и проводил к нему в комнату. Доктор сидел за столом, сгорбившись, как старик. Только тут я осознал, что не имею ни малейшего представления, сколько ему лет. Я никогда его раньше не видел. Он обернулся. Несмотря на ясный взгляд, его усталое и бледное лицо неприятно поразило меня. Было в нем что-то – как бы это сказать? – неправильное, конечно, я не имею в виду его душевное состояние. Я не понимал, как человек такой хрупкой наружности смог пережить Андреаса Ойцингера погибшего в ужасную бурю, намертво закрывшую проход по северному склону Терглу два года назад. Этот человек, несомненно, обладал необычайной силой духа, и, если уж говорить о моих истинных чувствах, мне казалось, его вела сверхчеловеческая воля, и от этого мне было не по себе.

– Здравствуйте, мсье Мершан. Благодарю за ваш приезд. Прошу прощения, что вынужден устроить вам что-то вроде экзамена; но вы легко поймете, что в подобной экспедиции важна любая мелкая подробность.

– Разумеется, мне все ясно. Я захватил с собой список моих восхождений.

– Вы неверно меня поняли. Я читаю все альпинистские журналы, мсье Мершан. Мне прекрасно известно, что вы собой представляете как альпинист, дело не в этом.

Ауфденблаттен внимательно слушал наш разговор, поочередно переводя глаза с одного на другого. Он плохо понимал по-французски.

– Дело в том, – продолжал доктор, – что мы не имеем ни малейшего понятия о трудностях, которые нас поджидают. Следовательно, нам нужны люди… как это сказать по-вашему? (Он усмехнулся.) Готовые ко всему. Собственно говоря, мсье Мершан, технические трудности – не то, что пугает больше всего. Я бы даже решился сказать – в шутку, естественно, – что для таких людей, как вы, как Даштейн, как фон Бах, технические трудности могли бы считаться чем-то несущественным, просто потому, что подобные люди лучше всего приспособлены к борьбе с ними. Зато мы ничего или почти ничего не знаем о таких высотах. Итак, по-моему, нам следует прежде всего опасаться того, что эти трудности окажутся не теми, к которым мы уже готовы. Именно поэтому, как вы понимаете, нам следует быть готовыми ко всему.

Доктор великолепно говорил по-французски, но с легчайшим акцентом и слегка устаревшими оборотами, и я не уверен, что всегда понимал их правильно. Не важно: остаток нашей беседы был посвящен скучным техническим вопросам. И несмотря на такую резкую преамбулу, мы довольно быстро пришли к согласию: я отправляюсь с ними на Сертог.

Клаус сообщил, что остальные члены экспедиции прибудут уже завтра. Ему пришла в голову мысль, которую я тут же счел очаровательной: наше знакомство состоится в горах, в высокогорном приюте «Куверкль».