Читать книгу - "Историческая личность - Малькольм Брэдбери"

– Ну, я не знаю, – говорит Энн Петти смущенно. – В следующую субботу?

– Она подразумевает «нет», – говорит Говард, поднимая взгляд от «Гардиан». – Форма уклончивая, но подтекст гласит: «Отвяжись, ты меня эксплуатируешь».

Энн Петти смотрит на него; она говорит:

– Что вы, доктор Кэрк, Кэрки никого не эксплуатируют. Только не Кэрки. Просто я правда не вижу, как…

– Ну, все эксплуатируют всех, – говорит Говард, – в этой социальной системе это часть человеческого жребия. Нo одни это знают, другие – нет. Когда Барбара волнуется, она начинает давать поручения другим людям. Вы вправе сопротивляться.

– Я поручаю то, что мне необходимо, – говорит Барбара.

– Ну, прошу вас, послушайте, – говорит Энн. – Никто никого не эксплуатирует. Я бы с радостью осталась, нет, правда, но мои друзья возвращаются в квартиру, а я внесла свою долю квартплаты.

Барбара говорит:

О, ты совершенно прав, Говард. Все кого-то эксплуатируют. И в первую очередь ты меня.

– Что я такого сделал? – невинно спрашивает Говард.

– О Господи! – говорит Барбара. – Как его сердце обливается кровью из жалости к жертвам. И он отыскивает их повсюду. И не видит только тех, кого сам превращает в жертвы.

– Мне очень жаль, миссис Кэрк, нет, правда, – говорит Энн Петти.

– Ты не должна винить Энн, – говорит Говард, – у нее есть свое действо.

– Я не виню Энн, – говорит Барбара, – я виню тебя. Ты стараешься помешать моей поездке в Лондон. Ты не хочешь, чтобы я провела уик-энд в Лондоне.

– Ты получишь свой уик-энд, – говорит Говард. – Предоставь это мне. Я все устрою. Кто-нибудь приглядит за детьми.

– Кто? – спрашивает Селия. – С кем весело?

– Кто-нибудь, кто нравится Говарду, – говорит Барбара.

– А Энн Говарду не нравится? – спрашивает Мартин.

– Конечно, Энн мне нравится, – говорит Говард. – Надевай пальто, я иду за фургоном.

– Я просто не могу не вернуться в квартиру с этими моими друзьями, – говорит Энн, пока Говард идет через кухню.

– Конечно не можете, – говорит Говард в дверях. – Приведите их на вечеринку. – Говард выходит в холл, надевает снятое с колышка длинное кожаное пальто и симпатичную голубую кепочку из плотной материи.

Позади него в кухне продолжается разговор. Он проходит через холл, открывает парадную дверь и выходит наружу. Он стоит в сыром свете. Лужи подступают к домам. Дождь льет, город громыхает. Он закрывает за собой дверь, захлопывая домашнюю социальную пристройку, которая подает пронзительные признаки жизни у него за спиной; он входит в урбанистическую фазу, в деловую подвижность городской жизни, в то место, где, как известно любому хорошему социологу, комья обычаев крошатся, традиционное распределение ролей ломается, узы родства слабеют, где общественная жизнь определяет, какую частную жизнь ведет человек.

Он идет вдоль полукруга домов по треснувшим плитам тротуара в осколках стекла; дождь смачивает его волосы и начинает прокалывать кожу его пальто. Вокруг него плавно изгибается строй домов; некогда изящный точный полукруг, но своеобразная стоматология сноса и расчистки трущоб выдирала из полукруга дом за домом по мере того, как жильцы съезжали. Большая часть еще уцелевших пустует: крыши просели, зияют частично заколоченные окна – в призывах политических партий, в афишах поп-групп, в объявлениях медитирующих экстрасенсов. А некоторые исподтишка заняты – их используют дрейфующие транзитные полуневидимки. Хотя живущих в домах раз-два и обчелся, тем не менее места для парковки машин определены строго; Кэрки ставят свой фургон через несколько улиц от дома на площади вверх по холму. Полицейская машина продребезжала по магистрали, изъязвленной сносами; автобусы трясутся по проспекту далеко под ним. Со стороны моря приближается реактивный истребитель, и линия его полета – уходящая вверх дуга – делает его зримым над зубчатой линией домов напротив высокого тощего дома Кэрков. Он сворачивает за угол, он идет вверх по склону. В ноле его зрения вторгается ажурный металл подъемного крана, покачивающаяся под стрелой бетонная балка. Вверх мо склону идет он мимо остатков старого порядка, лохмотьев исторического Водолейта, сметаемых требованиями современного города. Магазинчики – газетный с афишей «Голой обезьяны» в витрине, зеленщик с парой-другой ящиков овощей под протекающим навесом, патриархальный мясник и объявление: «Мы держим мясо на льду в жаркую погоду». Небольшие дома, стоящие впритык друг к другу с к мерями, выходящими прямо на улицу; скоро до них доберутся бульдозеры. Выше по склону громоздятся новые железобетонные башни. Но, не дойдя до них, Говард сворачивает влево на площадь посреди небольших домов, разделенных на квартиры либо превращенных в частные гостиницы. Его старый голубой фургон стоит в веренице машин, протянувшихся вдоль тротуара под натриевым уличным фонарем. Он отпирает дверцу водителя; он забирается внутрь; он дважды поворачивает ключ зажигания, чтобы завести мотор. Он проезжает полфута вперед, фут назад, чтобы вывернуться из цепочки машин. Затем выезжает с площади, спускается по склону в суете уличного движения и возвращается к своему дому.

На тротуаре напротив их высокого тощего дома в искореженном полукруге уже стоит Барбара, ожидая его. На ней белый, перехваченный в талии длинный дождевик; в руках у нее две красные холщовые сумки, швейцарская и из «Заказника». Он наклоняется, чтобы открыть дверцу; она нагибается внутрь, чтобы положить сумки на заднее сиденье.

– Наверное, ты себя прекрасно чувствуешь, – говорит она, усаживаясь рядом с Говардом. – Все идет, как ты хочешь, и чувствуешь ты себя прекрасно.

Говард отпускает сцепление; он разворачивает пикап.

– Да, прекрасно, – говорит Говард, проезжает полукруг до конца, поворачивает вверх по склону. – А что?

Барбара набрасывает ремень безопасности; она говорит:

– Я всегда знаю, когда ты чувствуешь себя прекрасно, потому что ты всегда хочешь, чтобы я чувствовала себя скверно.

Говард следует стрелкам и разметкам на мостовой – вправо, влево, проезд запрещен, – которые ведут его вверх по склону и в сторону нового торгового центра.

– Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя скверно, – говорит Говард. Тут поворот налево прегражден красным шлагбаумом; это въезд на многоэтажную автостоянку при торговом центре.

– Ну а я все равно чувствую себя скверно, – говорит Барбара. Говард сворачивает влево; он останавливает фургон перед шлагбаумом; он получает билет из автомата.

– Ты знаешь, что тебе нужно? – говорит он. Шлагбаум поднимается, и Говард проезжает.

– Да, – говорит Барбара, – я совершенно точно знаю, что мне нужно. Уик-энд в Лондоне.

Говард въезжает вверх по пандусу в безликий бетон здания сквозь проблески света и мрака, повторяя следы мокрых протекторов. Говард говорит: