Читать книгу - "Брайтонский леденец - Грэм Грин"

«Вот эта, конечно», — подумал он, с жадной надеждой улыбаясь толстому прыщавому существу в розовом, чьи ноги едва доставали до земли. Он сел на пустой шезлонг рядом с ней и уставился на отступившее далеко от берега и не привлекавшее ничьего внимания море, которое билось о сваи Западного мола.

— Хотите сигарету? — предложил он ей, немного помедлив.

— Пожалуй, хочу, — ответила девушка. Слова эти были сладостны, как весть об отмене приговора. — Хорошо здесь, — сказала толстуха.

— Приехали из города?

— Да.

— Ну что ж, — спросил Хейл, — вы так и будете сидеть весь день одна?

— Не знаю, право, — ответила девушка.

— Я подумал, что хорошо бы пойти куда-нибудь перекусить, а потом мы могли бы…

— «Мы»? — прервала его девушка. — Вы слишком самонадеянны.

— Так вы ведь не будете сидеть здесь весь день одна?

— Кто сказал, что я буду сидеть здесь одна? — ответила толстуха. — Но это не значит, что я пойду с вами.

— Пойдем, выпьем где-нибудь и поговорим.

— Ну что ж, можно, — сказала девушка, открывая пудреницу и накладывая еще один слой пудры на свои прыщи.

— Так пойдемте же, — настаивал Хейл.

— Есть у вас приятель? — спросила девушка.

— Нет, я совсем один, — ответил Хейл.

— Ну, тогда я не смогу. Невозможно. Я не могу оставить свою подругу одну.

И тут впервые Хейл заметил в шезлонге за ее спиной бледное, малокровное существо, жадно ожидающее его ответа.

— Но вы же хотели пойти? — взмолился Хейл.

— Хотела, но никак не могу.

— Ваша подруга не обидится. Она найдет себе кого-нибудь.

— Ну нет. Я не могу оставить ее одну.

Она вяло и тупо уставилась на море.

— Ведь вы не обидитесь? — Хейл наклонился вперед, умоляя малокровное создание, а оно ответило ему пронзительным восклицанием и смущенным смехом.

— Она никого тут не знает, — сказала толстуха.

— Найдет кого-нибудь.

— Ну как, Делия? — Девушка наклонилась к подруге, и они стали совещаться; время от времени Делия что-то пищала.

— Так все в порядке? Вы идете? — спросил Хейл.

— А не могли бы вы найти приятеля для нее?

— Я здесь никого не знаю, — ответил Хейл. — Пойдемте. Я поведу вас завтракать, куда вам угодно. Все, чего я хочу, — продолжал он с жалкой улыбкой, — это побыть с вами вместе.

— Нет, — сказала толстуха. — Это невозможно. Не могу без подруги.

— Ну что ж, тогда пойдемте все вместе, — предложил Хейл.

— Это будет не очень-то интересно для Делии, — ответила толстуха.

Их прервал юношеский голос:

— Так ты здесь, Фред, — произнес он, и глаза Хейла встретились с серыми, жестокими семнадцатилетними глазами.

— Ну вот, — завизжала толстуха, — а говорит, что у него нет приятеля.

— Фреду нельзя верить, — произнес тот же голос.

— Теперь у нас будет хорошая компания, — продолжала толстуха. — Это моя подруга Делия, а я Молли.

— Рад познакомиться с вами, — сказал юноша. — Куда мы пойдем, Фред?

Делия в ответ заерзала и что-то пропищала.

— Я знаю хорошее место, — сказал юноша.

— А там есть пломбир?

— Там самый лучший пломбир, — заверил он ее серьезным безжизненным голосом.

— Я обожаю пломбир. Делия больше любит лимонад.

— Так пойдем, Фред, — сказал юноша.

Хейл встал. Руки его дрожали. Вот она — реальность! Юноша, рана, нанесенная бритвой, жизнь, вытекающая вместе с кровью и болью, а вовсе не эти шезлонги, не завивка перманент, не миниатюрные автомобили, описывающие дугу на Дворцовом молу. Земля закачалась у него под ногами, и только мысль о том, куда его могут унести, если он потеряет сознание, спасла Хейла от обморока. Но даже и тут природная гордость, инстинктивное отвращение к скандалу победили в нем все остальные чувства; стыд пересилил ужас, не позволил Хейлу громко закричать от страха и даже принудил его внешне остаться спокойным. Если бы юноша не заговорил снова, Хейл, может быть, и пошел бы с ним.

— Ну что ж, пошли, Фред, — сказал юноша.

— Нет, — проговорил Хейл. — Я не пойду. Я не знаю его. Меня зовут не Фред. Я в первый раз его вижу. Это какой-то нахал. — И он быстро зашагал прочь, опустив голову и теперь уже совсем потеряв надежду. Время его истекало; он хотел только одного: двигаться, оставаться на ярком солнце; и вдруг он услышал, как далеко на набережной поет хмельной женский голос, поет о невестах и букетах, о лилиях и траурной вуали — какой-то романс времен королевы Виктории; и он пошел на этот голос, как человек, долго блуждавший в пустыне, идет на мерцающий вдали огонек.

— А! Да это «одинокая душа»! — воскликнула Лили, и, к своему удивлению, он увидел, что она совсем одна среди пустыни шезлонгов. — Они пошли в туалет, — добавила она.

— Можно мне присесть? — спросил Хейл.

Голос его дрогнул, такое он почувствовал облегчение.

— Если у вас есть два пенса, — ответила она. — У меня нет. — Она засмеялась, и платье ее натянулось на пышной груди. — Кто-то стащил мою сумочку, — добавила она, — все мои деньги, до последнего пенни. — Он с удивлением взглянул на нее. — Да бог с ними, с деньгами, — продолжала она. — Но там были письма. Вор теперь прочтет все письма Тома. А эти письма такие страстные! Том с ума сойдет, когда узнает.

— Может, вам нужно немного денег? — предложил Хейл.

— Да нет, я устроюсь, — ответила она. — Кто-нибудь из этих славных парней одолжит мне десять шиллингов — сейчас они вернутся из туалета.

— Это ваши приятели? — спросил Хейл.

— Я встретила их в баре, — ответила она.

— Вы надеетесь, что они вернутся из туалета?

— Боже мой! Неужели вы думаете? — Она посмотрела на набережную, затем взглянула на Хейла и опять рассмеялась. — А ведь вы правы! Ловко они меня облапошили. Но там было только десять шиллингов… и письма Тома.

— Теперь вы позавтракаете со мной? — спросил Хейл.

— Я уже перекусила в баре, — ответила она. — Они меня угостили, значит, я все-таки выручила кое-что из своих десяти шиллингов.

— Ну, закусите еще.

— Нет, больше не хочется, — сказала она, раскинувшись в шезлонге так, что юбка ее поднялась до колен, открыв красивые ноги, и с каким-то плотским наслаждением добавила: — Какой чудесный день! — Она оглянулась назад, на сверкающее море. — Все равно они об этом пожалеют, да еще как! Там, где дело касается честности, я непреклонна.

— Вас зовут Лили? — спросил Хейл. Юноши не было видно, он исчез, Кьюбит тоже исчез. Вокруг не было ни одного знакомого лица.