Читать книгу - "Горы, моря и гиганты - Альфред Деблин"

Первый способ прочтения: ненаивная гипер-сказка

В романе многократно встречаются сказочные истории-притчи. Особенно в пятой книге, где речь идет об упадке городов. Здесь задыхающийся под игом цивилизации народ находит себе отдушину в рассказывании историй, которые отражают собственное его состояние: так обстоит дело со сказкой о богатом царе Манзу, который собирал вокруг себя все новые сокровища и в конце концов задохнулся под их тяжестью; и со сказкой о добродушном льве (= выродившиеся горожане), у которого коварный пес (= сенаторы) пытается отнять принцессу (= счастье). Наконец, именно в этой книге, образующей срединную часть романа, некая сказка становится той искрой, что разжигает небывалую техническую авантюру. Рассказ о медведе, которого преследуют в родном краю так, что у него земля начинает гореть под лапами, который ищет спасения и находит его в северных льдах… Этот рассказ, передаваемый из уст в уста поселенцами, наводит сенатора Делвила на эпохальную мысль: бросить все ресурсы, имеющиеся в городах и за их пределами, на создание нового континента — Гренландии.

Но и в самом романе — не только во вставных новеллах — постоянно обыгрываются сказочные ситуации. Начинается это с мотива Страны лентяев: фабрики, производящие искусственные продукты питания, не только предлагают каждому неисчерпаемый набор блюд (с любыми, по желанию, ароматами), но и создают такую ситуацию, когда люди не работают и могут валяться на кровати хоть целый день. Дальше в романе появляется волшебный лес Мардука, подчинившего деревья своим желаниям и заставившего их уничтожить его врагов. А если какая-то часть романа, хоть и повествует о магии и спасении, злых чарах и чудодейственных деяниях, но — из-за превышающих всякую меру масштабов того, что в ней описывается, — не вызывает у читателя непосредственных ассоциаций с соответствующими сказочными образами, автор напоминает об этих образах сам. Вот как, например, говорится о начале гренландской экспедиции:

«В Лондоне, Брюсселе концентрировались инженеры математики физики геологи и их помощники. Они постоянно обсуждали новые планы, завлекали будоражили простых граждан. Все уже мысленно видели внезапное появление Гренландии — части света, до сей поры скрытой за морскими горами. Морские горы вскоре упадут, как камни крепостной стены. Гренландия — заколдованная принцесса, охраняемая драконами. Ледяные горы рухнут; и перед глазами людей предстанет величественная, сказочная картина. Тысячи квадратных миль, освобожденных от льда: древняя земля, пробудившаяся от сна и сбросившая с себя покрывало».

Это сказочное видение потом станет явью — и в хорошем смысле, и, еще более, в плохом. Заколдованная принцесса Гренландия действительно будет освобождена от льда — но не ценой убийства драконов, а ценой их возрождения, хотя возможность существования таких жутких тварей никто заранее в расчет не принимал. Но даже когда, чтобы отразить драконов, в романе появятся еще и гиганты — люди-башни, — они не получат той однозначно-положительной роли, которую играли бы в настоящей сказке.

В других важных частях романа события тоже вдруг начинают развиваться по-сказочному. Сенаторы, почти всемогущие, которые уже в начале романа (в первые из описываемых столетий) расхаживают среди народа, прикрываясь своего рода плащами-невидимками, позже — подобно ведьмам и магам — обретают способность по собственному желанию менять свой облик. Даже их конец — беспомощное и полное примирение с природой, которую они так долго презирали — озарен отблеском сказки. Венаска, любящая всех и дарующая счастье поселенцам, спасает гигантов. Она освобождает их от сверхъестественной, искусственно выпестованной без-образности и помогает им распасться на те элементарные составные части, из которых они себя — неорганическим путем — создали.

При таком способе прочтения романа — как сказки — вводная формула не будет звучать «Жили-были когда-то…». Здесь вводная формула колеблется, мерцая, между допущением и предвосхищением: «В одном из будущих времен, возможно, жили-были…» Все то, что следует за этой формулой возможно имевшего место будущего, есть гиперболическая ненаивная сказка. Гипер-сказка, которая не позволяет себе быть безоглядно наивной.

Гиперболичны в этой сказке масштабы происходящего и ее тысячеликие, сменяющие друг друга коллективные герои, которые, как это принято в сказках, после каждого приключения переживают новое, еще более впечатляющее. И гиперболична сама эта сказка, сплошь, потому что она не обыгрывает в очередной раз те мотивы, что встречаются в других сказках, а стремится во всем их превзойти: согласитесь, что более страшных и более диковинных эпизодов вы не найдете ни в одной другой сказке.

Ненаивны же — в отличие от того, с чем мы сталкиваемся в народных сказках — дёблиновские герои, как и описания выпавших им испытаний. Идет ли речь о сенаторах или изобретателях, об отдельных личностях или коллективах первопроходцев — они все живут и действуют уже после грехопадения. Хуже того: от одного грехопадения до следующего. Даже если поначалу кажется, что они ведут себя также непосредственно, как наивные сказочные герои, очень скоро оказывается, что Мардук, Делвил, Уайт Бейкер, Кюлин и их приверженцы — это люди, которые просто на какой-то момент перепрыгнули через свое сомнительное, внушающее опасения сознание. Что понятно. Потому что они находятся в ином положении, нежели ничем не обремененные сказочные герои. Те наталкиваются на объективные препятствия и поначалу даже не пытаются разобраться в их сути. Выполняют необоснованные задания, которые навязываются им извне, — что удается, потому что им помогают сверхъестественные помощники (феи, говорящие животные) и сверхъестественные приспособления (кольцо, выполняющее желания, или волшебный плащ), которые тоже попадают к ним откуда-то извне. Скорее невольно, нежели намеренно такие герои — освобождая кого-то, или расколдовывая, или спасая — исправляют неблагоприятную ситуацию, которая, в свою очередь, обусловлена какими-то внешними, непознаваемыми причинами. После чего, наконец, раз и навсегда обретают счастье.

Дёблиновские же герои, единичные и массовые, не вступают в такое противостояние с чем-то, существующим объективно — вне и помимо них. Только они сами ответственны за свои чудодейственные деяния, чудодейственные орудия и чудодейственные средства достижения каких-то целей. Неблагоприятные ситуации, как и способы их исправления, колдовские чары и противочары — все это они должны выносить, как ребенка, в себе или в рамках своего сообщества. Все, что имеет к ним отношение, они же и породили. Следовательно, только они сами могут устранить дурные последствия возникновения Страны лентяев и волшебного леса или, скажем, размораживания Гренландии — устранить посредством еще более чудодейственных деяний, которые могут повлечь за собой еще худшие следствия. А поскольку этим героям не встречается ничего, что не несло бы на себе следы их прежних поступков — даже драконов они оживили сами, — «счастливый конец», обязательный для всякой сказки, в романе тоже весьма далек от наивности.

Примечательно, что как раз дёблиновские персонажи, совершавшие свои чудодейственные деяния обдуманно и собственными силами, к такому счастью отнюдь не стремились и за него не боролись. Ироничность придуманной Дёблином романной концовки, похоже, заключается в том, что его герои обретают счастье именно в таком уголке природы и в такой местности, которые остались незатронутыми их сомнительными чудодейственными деяниями. А именно — в Южной Франции с ее фруктовыми деревьями, нерегулируемыми реками и буйно разрастающимися лесами. Только не очень ясные заключительные слова Кюлина, которые как будто бы должны примирить естественный образ жизни и преимущества технического прогресса, немного смягчают общее впечатление. А оно, это впечатление, сводится к тому, что здесь сказка вырождается в свою противоположность. В мысль о тщете всех человеческих усилий.