Читать книгу - "Любовь Онегина к бабушке Кларе - Мири Литвак"

Мама предупредила меня, что опера про Онегина – длинная, и что даже если я очень устану, придётся терпеть и досидеть до конца.

«Не волнуйся, мама! Можешь на меня положиться!» – пообещал я. Мне не терпелось увидеть нашего Онегина на сцене! Я не помнил, о чём там было в точности, только то, что Онегин в книжке встретил девушку, которая полюбила его, но он надсмеялся над ней.

«Там тоже будут стихи, как в книжке в синей обложке?» – спросил я маму.

На это мама не знала, что ответить. «Да, – сказала она после некоторого молчания, – но ты этого не почувствуешь, потому что они сливаются с музыкой».

«Что значит «сливаются с музыкой»? – не понял я.

«Музыкальные темы в опере развиваются и переплетаются между собой, мы не чувствуем, где и как именно это происходит, – глубокомысленно произнесла мама. – Каждая из них выражает образ, настроение, и всё это вместе волнует нас».

Я не понял маминого объяснения до конца, но подумал, что это не важно, разберусь уж там, на месте. Самое главное, что я иду с ними на настоящий спектакль, в настоящем театре, вечером, и что там будет Онегин.

«Не надо забывать, однако, о визуальном восприятии!» – папа был голоден. Он заглянул в кухню и застал маму за её сумбурным объяснением. «Это не менее важно! – провозгласил он. – Как выглядит сцена, декорации, освещение. Это иногда важнее музыки…»

Мама встряхнула бутылку с соусом и заправила салат. Она распрямила плечи и немного откинула голову назад. Папины слова ей не понравились, но она, видимо, решила сдержаться и не вступать в пререкания, рисковавшие вот-вот вылиться в ссору, которая уже назревала между ними. Не знаю уж, из-за оперы или по какой-то другой, неизвестной мне, причине. Во всяком случае, Ольга тоже сообразила, что ужин не обещает ничего хорошего. Она осталась лежать под кроватью и не пришла на кухню составить нам компанию во время еды.

Папа был в плохом настроении. Он сказал, что мамин салат невкусный. «Никакого сравнения с салатом Юнеса!» – он приложил все усилия, чтобы разозлить её. Однако мама не поддалась на провокацию. Она резко встала из-за стола, чтобы достать хлеб из тостера, и повернулась к нам спиной.

«Ладно, ладно, я прочту содержание… – проворчал папа. – Жизнь состоит не только из твоих книг на русском языке!»

«В конце концов, тебе всегда нравится больше, чем мне, – бросила мама. – Это у тебя каждый раз слёзы на глазах!»

«Так зачем же ходить, если ты не получаешь удовольствия? Не говори мне, пожалуйста, что ты покупаешь такие дорогие билеты только для поднятия культурного уровня необразованного сабры[3]!» – папа пустил в ход весь свой боевой арсенал. Перед тем как уснуть, я представил себе господина в шароварах, как облака пушистой шерсти на задних лапках Онегина, как он прогуливается по бабушкиной гостиной. Его фигура была длинной и гибкой, высокий стоячий воротник оттопыривался вокруг шеи. Одним мастерским прыжком он пересёк всю огромную сцену, но тут я вспомнил, что мы идём на оперу, а не на балет, и с этим я заснул.

* * *

Чем ближе приближался день оперы про Онегина, тем мама всё больше нервничала и беспокоилась. Казалось, она не способна думать ни о чём, кроме своей оперы. Она говорила о ней без конца, и казалось, что у неё в голове идёт спектакль, в котором мама сама, вместо Онегина, выступает на балу при свете софитов, как на театральной сцене. Папа, высокий и статный, одетый во всё чёрное, стоит около неё, а её обнажённая рука чинно покоится на его руке, как рука графини из книжки в синей обложке.

Снова и снова мама напоминала папе, что в этот день ему надо будет прийти с работы пораньше, чтобы успеть помыться и переодеться. Но папе надоело, что мама к нему пристаёт. Всю ночь он не спал, работая над двумя новыми картинами за своим компьютером, и у него не было времени читать содержание оперы.

«Не страшно! – попытался я утешить маму, когда папа вышел из дому, сильно хлопнув дверью. – Я расскажу ему. Кроме того, ведь ты сказала, что будет перевод, как в кино…»

Мама растерянно кивнула.

Уж не знаю, почему они устроили целую историю из-за этой оперы. Как двое друзей из синей книжки, они объявили друг другу войну и готовы были биться до самого конца, чтобы показать, на чьей стороне сила. Я спросил дедушку, почему Онегин и Ленский не отменили дуэль. «Они же были такими друзьями и так любили друг друга?»

Дедушка задумался немного, а потом сказал: «Человек – существо многостороннее, и не всегда нужная сторона берет верх…»

Когда он это говорил, его карие глаза посветлели и стали совсем жёлтыми, как Ольгины, когда она смотрит на свет. Его лицо стало гладким, будто по нему текла вода со лба по щекам. Дедушка, вероятно, почувствовал, что его объяснение неудовлетворительно, и тяжело уронил свою большую ладонь мне на плечо, будто извиняясь, что не находит лучшего ответа.

Я не всегда сразу понимаю то, что говорит дедушка. Я должен сосредоточиться изо всех сил, подумал я про себя, тогда пойму. А может быть, двое друзей из синей книжки боялись опозориться перед гостями, которые стали свидетелями их ссоры на балу. Но ведь мамину с папой ссору никто не наблюдал, кроме меня. Я ненавижу, когда они так ссорятся. Но я молчал, зная, что если открою рот, то все шишки полетят на меня. Мне было обидно, что они не обращают на меня внимания и что им всё равно. Они, видимо, думают, что я – слишком маленький, чтобы что-то заметить и понять.

В тот день, когда мы должны были идти на оперу, мама звонила папе на работу несколько раз, напомнить ему, чтобы он вернулся пораньше. «Опера – это не кино, – обратилась она ко мне, поскольку папа не мог долго задерживаться у телефона, – в конце рабочего дня от усталости и пробок трудно сосредоточиться, особенно если это на непонятном тебе языке».

Она приготовила папе его парадную одежду. Отутюженный пиджак и голубая рубашка с тонким узором по линии пуговиц ожидали его в спальне. Становилось уже довольно поздно, но папы всё не было. Мама блуждала по дому без дела – из ванной в спальню, из спальни в туалет, из туалета в кухню. Каждый раз она хваталась за телефонную трубку и