Читать книгу - "Винтики эпохи. Невыдуманные истории - Антонина Шнайдер-Стремякова"

Эти мысли теснили грудь, рождали бурю эмоций, и она уткнулась в подушку: «Почему об этом никогда не думалось? Неужто только потому, что не была в заграницах?..» Она не знала языка и не могла объяснить, что благодарна Томасу за начинающееся прозрение: о другой жизни не догадывалась, а о таких странах, как Франция, думалось, как о далёких планетах на уроке астрономии. Любить и учить язык «фашистов» мог только ненормальный! И не учили. И было то хорошим тоном. И не мудрено, что она утратила язык, – обида росла, зрела и вылилась в приступ слёзного удушья.

Чтобы подобные сцены не повторялись, Томас велел сопровождать его в деловых встречах.

Турне по Франции сменили немецкие земли, где разъезжали уже в «Мерседесе». Пять дней отдыхали у матери Томаса, что жила в огромном двухэтажном доме, фасадная часть которого была обращена к белокрылым парусникам на море; тыльную охранял зелёный колдун – лес. Всё располагало к любви, и «молодые» наслаждались друг другом – катались на яхте, купались в бассейне, много общались с матерью. Ирму смешил её забавный русский – оказалось, русский дед матери Томаса владел в России тремя заводами, но после Октябрьской революции им пришлось бежать.

Из шестерых внуков мать Томаса, самая маленькая, была шалуньей и непоседой. Пока жива была бабушка, говорили на русском, и мать, смеясь, вспоминала её ругань: «Я те жопу надеру». Родители приложили максимум усилий, чтобы последняя дочь получила университетское образование, а она, в свою очередь, дала образование двум своим сыновьям.

– Ты встретил женщину из страны, что является твоей второй родиной, – одобрила мать выбор сына. – Это судьба…

Побывав во многих, как казалось Ирме, райских уголках, они заехали в Берлин, к дочери Лидии. Об изменениях в жизни матери она ничего не знала; Ирма с Томасом гадали, как произойдёт встреча. В безветренных сумерках нажали на кнопку знакомой двери.

– Ма-а-ма? Ты-ы? – светлая пижама оттеняла модную темноволосую стрижку Лидии.

– Как видишь.

– Откуда?

– Из турне по Европе.

– По Европе? Зачем? – сморозила дочь.

– Ты меня впустишь? – засмеялась Ирма с чемоданом у порога.

С нижних ступенек поднимался Томас, и Лидия рассмеялась. На голоса вышел её муж Генрих, и начались рукопожатия. Лидия собрала на стол, Томас позвонил дочери и предупредил, что приедет ночевать.

– А говорила… «как с лунатиком», – упрекнула Лидия.

– Я уше немношко говорьить на русский, – улыбнулся Томас.

– А я немножко немецкий, – засмеялась Ирма.

– А я не сомневалась, что «проба» окажется удачной, потому и адрес дала, – и все рассмеялись. В конце непринуждённого застолья Генрих заявил, что тоже хочет овладеть русским.

– Без проблем, – усмехнулась Лидия, собирая со стола посуду, – запишись на курсы в Русском Доме, только не ленись учить слова.

Дочери Томаса было сложно управлять магазинами одной. Генрих, знавший английский и французский, согласился быть менеджером четырёх магазинов в Берлине, и между мужчинами завязался деловой разговор на немецком. Он требовал внимания, и, чтобы не напрягаться, уставшая от дороги Ирма отключила слух.

* * *

Монотонные, как в улье, голоса перенесли её в сосновый бор, где она впервые сблизилась с Томасом. Истина избитой фразы «любви все возрасты покорны» открылась ей поздно – судьба, однако, сжалилась и дала возможность познать эту мудрость. И задумалась: «Отчего сжалилась?» Оттого что Ирма была неприхотливой и о богатстве не думала? Или в её лице Богу захотелось задобрить обиженный народ? Боясь замутнить настоящее, она запрещала вспоминать, но перед глазами, помимо воли, всплывал полуголодный крестьянский быт: в одном углу от входной двери русская печь с широкими полатями; под печкой куры; в другом углу телёнок. Когда он начинал мочиться, спешили подставить котелок. Под старым столом, в клетушке, – маленький, вечно визжавший поросёнок. В центре комнаты ещё один стол, круглый, облупленный, с массивными ножками, что были красиво выточены, как и бабушкино веретено, – в форме вытянутых шаров. За этим столом делала она уроки. Единственным украшением большой комнаты была двуспальная, с тугой сеткой железная кровать. Днём на соломенный её матрац складывали лохмотья, на которых спали. Всё это закрывалось ярко-бордовым покрывалом, ребром ставили на него две большие подушки, на каждую набрасывали накидку в оборках из того же материала, что и покрывало, – получалось богато и красиво.

Труд в колхозе оплачивали палочками. Их отоваривали булкой хлеба либо литром подсолнечного масла, мешком зерна либо отрубями. На картофель с огорода накладывали большой налог, но, несмотря на это, люди все равно сажали помногу – верили, что спасение от голода в огородах. В летние каникулы Ирма носила к поездам чугунок с варёной картошкой. Одну-две съедала, бывало, по дороге. Из «картофельных» денег покупали тёплую одежду, обувь для зимы и сахар-рафинад для больших праздников.

Воспоминания о той жизни и два месяца бархатной осенней заграницы с её одинаковой везде красотой вызвали ностальгию по девственно-милому провинциальному городку, где она выросла и где Томас собирался открыть парфюмерный магазин. Чтобы не разочаровываться, она особенных иллюзий не строила, однако надеялась, что «проба» окажется удачной.

* * *

Томас посматривал на часы и спешил закончить разговор. Назавтра они уезжали в глухой сибирский городок.

Никакие старания Кости не смогли, разумеется, завершить строительство, но подвальное помещение (Keller) с канализацией и центральным отоплением были готовы. В надземной части предстояло доделать коммуникации и отделочные работы – слесарями-малярами Костя занимался теперь вместе с Томасом.

Оштукатуренные стены подсыхали долго. Становилось очевидным, что к Новому Году не открыться – спешили успеть хотя бы к Восьмому марта. Как ждёт своего часа в поле зерно, так ждали в подвале оборудование и заграничный товар, к которому была приставлена охрана.

Готовя сюрприз, Томас запрещал Ирме бывать на стройке. Уверенный, что они когда-то где-то встречались (возможно, в другой жизни), он был счастлив: беспокойная его душа улеглась, как укладывается кувшинная крышка, попадая в свой желобок. Он настаивал на домработнице, но глянцевать свой теремок Ирма никому не доверяла. Её хватало на всё: читала художественную литературу, просматривала газеты и удивляла собственной кухней – сибирскими пельменями, продолговатыми клёцками с картошкой, пирогами разного вида, что напоминали кухню его детства; рулетами из пресного и пирожкового теста с квашеной капустой. Петруша, завсегдатай их дружного застолья, хорошо учился по немецкому, и дедушка Томас шутил, что его язычок извлекает, как скрипичный смычок, удивительно правильные звуки.

Томас плохо понимал язык и не знал российского законодательства, однако, зная международное право, понимал, что на собственность нужны документы. Какие, было делом Кости и его жены Наташи, которая ушла из школы по причине полугодовой задержки зарплаты.