Читать книгу - "Любовь и честь - Рэндалл Уоллес"

Сергей несколько секунд смотрел на меня, а потом печально улыбнулся.

— Иногда ты изумляешь меня, Светлячок. Ты бываешь довольно сообразителен. Да, моя жена часто переезжала. От мужчины к мужчине. Она не хотела жить со мной в этом доме.

Он пнул ногой одно из кресел.

— Маша была мне вместо матери. Конечно, у меня были и учителя, и гувернеры, но она убаюкивала меня в детстве, утешала, когда мне было больно, и это она молилась за меня ночами.

— А твоя мать умерла, когда ты был маленьким?

— Наверное, — задумчиво ответил Горлов и пояснил свой загадочный ответ: — Мой отец тоже был кавалеристом в Преображенском полку. Это один из самых элитных гвардейских полков. Он отослал мою мать в монастырь, и я никогда не видел ее. Как-то, лет в двенадцать, я застал Машу рыдающей на кухне, но когда я спросил, почему она плачет, она вдруг принялась утешать меня, хотя так и не объяснила, чем вызваны ее слезы. Может, в тот день умерла моя мать?

— Горлов! — не выдержал я. — Что ты несешь? Как можно отослать жену в монастырь?

— В России можно, — мрачно ответил он. — В наказание за неверность.

— Прости…

— Да откуда ты мог знать? — махнул он рукой. — И это еще удел дворянских жен. Крестьянин запросто может забить неверную жену до смерти. Монастырь же является уделом и неудачливых претендентов на престол, которым удалось избежать казни или яда. Им милостиво позволяют гнить в монастыре. — Сергей помолчал, но потом продолжил:

— Маша говорила мне, чтобы я не думал плохо о матери. Она, мол, всего-навсего только переписывалась с одним офицером из отцовского полка. Так это или нет, мне никогда не узнать, потому что когда отец нашел письма, он немедленно отправил ее в монастырь, чтобы больше никогда не видеть, а офицера вызвал на дуэль и убил.

И с тех пор все покатилось по наклонной плоскости. Мать была в родстве с Меншиковыми, и у отца под различными предлогами отобрали почти все земли. Но он и глазом не моргнул. Кремень человек был. Я всего два раза видел, как он улыбается. Первый раз мой отец улыбнулся, когда я стал офицером, а второй раз, когда его назначили командиром в одну из частей во время кампании против турок. Он умер от воспаления легких, здесь, в этом доме, в комнате наверху. — Горлов прошелся по залу и повернулся ко мне. — Когда я женился, то, как и положено солдату, часто уезжал, оставляя жене все, что мне досталось от отца: вот этот дом и еще один в Москве. Там она сейчас и живет. Во всяком случае, она живет в Москве, а дом использует под склад, как и этот.

Я тоже поднялся, слишком взволнованный, чтобы говорить, и мы с Горловым бесцельно бродили по дому, пока не забрели в кабинет. Горлов взял с полки какую-то коробку со стеклянной крышкой, вытер рукавом пыль, и я увидел множество орденов и медалей на красном бархате.

— Награды отца, — пояснил Горлов. — Он был полковником. А я теперь генерал. Полагаю, что сейчас он улыбнулся бы в третий раз…

Сергей помолчал, а потом вдруг заторопился.

— Пора уходить. Я вообще-то не должен был появляться здесь.

— Это почему? Ведь это твой дом!

— Нет, брат, не мой. Он принадлежит моей жене. Он перешел к ней после того, как она стала любовницей одного вельможи. — Он сдвинул брови и взглянул на меня. — Помни, что царица милует, но она же и казнит.

Горлов достал из кармана часы и щелкнул крышкой.

— Однако действительно пора. У тебя ведь встреча с князем Потемкиным.

Вернувшись в «Белый гусь», я переоделся в русский мундир и спустился вниз, чтобы отправиться во дворец. Горлов кивнул мне и продолжил беседу с окружившими его военными, желавшими присоединиться к нам в походе против казаков. Петр ожидал меня у входа.

На ступенях дворца меня встретил человек в штатском и, представившись секретарем его светлости князя Потемкина, пригласил следовать за ним.

— Вы уже бывали во дворце? — спросил он на ходу и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вон там библиотека, а там скульптурная галерея… вот эта вещь стоит восемнадцать тысяч рублей…

Он показывал мне разные залы и комнаты и так хорошо знал их, словно сам был здесь хозяин. Потом он показал комнату, где останавливался Дидро, и говорил о нем, словно о личном друге, равно как и о других знаменитостях, гостивших здесь.

— Вы же знаете, государыня переписывается с Вольтером, — рассказывал он.

Остановившись перед одной из дверей, секретарь почтительно постучал, открыл дверь и пропел:

— Сэр Кайрен Селкерк на аудиенцию к его светлости!

Я вошел в кабинет, и он закрыл за мной дверь.

Воздух в комнате был спертый от множества свечей, горевших там. Еще ни разу я не видел, чтобы комната была так завалена коврами, подушками, мехами. На стенах висело множество картин и гобеленов. На диванах, кушетках и креслах лежало столько подушек, что невозможно было определить стиль мебели. Я поймал себя на мысли, что именно так представлял себе покои турецкого паши. И действительно, в комнате было много восточных вещей, включая кальян.

— Мсье Селкерк, — раздался сонный голос. — Прошу вас, присаживайтесь.

Я не только не видел места, куда бы я мог присесть, но мне до сих пор не удалось рассмотреть и хозяина апартаментов. Но тут гора подушек на кровати зашевелилась и встала. На Потемкине было что-то вроде шелковой ночной рубахи до колен, а голые ноги он сунул в мягкие тапки. Он бросил на кровать какой-то документ, который читал до моего появления, хотя, судя по его глазам, ему было не до чтения.

— Вон там вам будет удобно, — кивнул Потемкин на груду мехов, под которыми оказался стул. Сам он уселся на другой стул и, указав на уставленный напитками столик между нами, спросил:

— Выпьете?

— Нет, благодарю вас.

— Нет, сэр. Я ведь генерал все-таки.

— Прошу простить, сэр.

— Не очень-то я похож на военного, да?

— У себя дома каждый волен одеваться, как его душе угодно.

— Вчера вы были более откровенны. Ну, давайте начистоту. Не очень-то я похож на военного, как вы полагаете?

— Как вам сказать, сэр… по моим личным представлениям о воинской выправке вы не очень соответствуете своему званию.

Он громко расхохотался.

— Ага, значит, я все-таки отличаюсь от других генералов, которых вы знали? Впрочем, не думаю, что вы были знакомы со многими из них. И уж точно не с такими молодыми, как я. Но раз уж вы так откровенны, скажите, вы находите меня эксцентричным?

— Простите, сэр?

— Не делайте вид, что не понимаете.

— Не мне судить…

— Не вам? Но ведь вы прямой и откровенный человек, это все вчера заметили. Отвечайте на вопрос! Я желаю услышать ответ.

В его голосе не было гнева или раздражения, только властная нетерпеливость.