Читать книгу - "Обитель милосердия (сборник) - Семён Данилюк"

Следователь Ханский — натура деятельная, неугомонная. По утрам его рослая породистая фигура начинала мелькать в отделе милиции ещё до прихода начальника РОВД полковника Бойкова, который, страдая бессонницей, в свою очередь, появлялся в дежурной части не позже восьми утра.

И когда в девятом часу вечера усталый полковник — фронтовик в последний раз проходил по коридору, из кабинета с роковой цифрой «тринадцать» всё ещё разносилась бодрая чечётка разбитой пишущей машинки «Москва»: неутомимый Ханский являл миру очередное обвинительное заключение.

В отделе Вадим Викторович Ханский был фигурой приметной: в стрельбе из пистолета ходил в первых, в лыжных гонках и беге по пересечённой местности уступал только гаишнику Шурику Гейне, призёру области по милицейскому многоборью; на его счету значилось вооружённое задержание.

И всё-таки один изъян в безупречной его репутации имелся: следователь Ханский, по определению начальника следствия майора Чекина, был клиническим лоботрясом.

Броуновское движение, о котором Вадим по причине прогулов в средней школе имел смутное представление, тем не менее, самым решительным образом сказалось на его характере. Оно бурлило и клокотало в нём с энергией вулкана, который пробуждался одновременно с самим Ханским. А потому Вадим Викторович не выносил однообразия.

Едва присев утром за рабочий стол, вспоминал он о массе незаконченных накануне, совершенно неотложных дел и, подброшенный изнутри, мчался по кабинетам.

И хотя одноэтажный райотдел был не слишком велик — не Кремлёвский дворец съездов, — найти после этого вдохновенного Вадима было затруднительно, чтобы не сказать маловероятно.

Да никто его, по правде сказать, и не искал. Как говаривал майор Чекин, кому он, зараза, нужен? Дела-то худо-бедно тянет, а с паршивой овцы… Вот именно.

Одно могло удержать легкомысленного Вадима на рабочем месте: хорошенькая потерпевшая или, ещё лучше, — обвиняемая. Но такая удача благодаря предусмотрительности начальника следствия ему выпадала нечасто. Потому на портрете Дзержинского, что часами томился в одиночестве в тринадцатом кабинете, установилось, по наблюдениям начальника ОБХСС Трифонова, унылое, укоризненное выражение лица.

Лишь к концу дня, когда все остальные с нетерпением принимались подгонять минутную стрелку, бодрый и энергичный Ханский подтягивался к своему кабинету. Тогда-то и возникал жизнеутверждающий дробот, что, подобно походному маршу, провожал по домам утомлённых сотрудников.

Новому следователю майору Усыгину, надо признать, здорово не повезло. Потому что, когда, подстриженный, подглаженный, поскрипывающий и благоухающий, прибыл он в райотдел для представления начальству, единственное свободное место оказалось как раз в коварном тринадцатом кабинете.

Начальник отдела Сергей Иванович Бойков, узнав о предстоящем пополнении, погрузился в тягостные раздумья. О новом сотруднике было известно, что работал, и успешно, в кадрах. Котировался на выдвижение. Но неожиданно для всех подал рапорт о переводе в низовое отделение, в следствие, где никогда прежде не работал.

Предпенсионник Бойков, тёртый аппаратчик, заподозрил, что под видом следователя в отдел забрасывают кандидата на его должность с задачей набрать компромат на нынешнее руководство. Потому вновь прибывшего встретил несколько настороженно. Подле Бойкова, нервно потирая руки, ёрзал начальник следствия Чекин — его самого, как вши Мазепу, заедали сомнения.

— Так почему вдруг решили?.. Говорят… э… Вы сами… — поинтересовался Бойков, старательно сохраняя любезность на лице.

— Сам! — радостно подтвердил новичок. — Захотелось на землю. К народу поближе. Чтоб своими руками эту нечисть… Ну, вы меня, конечно, понимаете?!