Читать книгу - "Восемнадцать часов дурдома - Владислав Картавцев"

– Синичка, синичка, лети сюда, я тебе хлебушка насыплю! – Андрей высунулся в окно и покрошил зачерствевшую корку батона (остаток от Перельмановских щедрот) на доску размером полметра на полметра. Доска была из сибирского кедра толщиной восемь сантиметров и когда-то являлась частью входной парадной двери, установленной еще до свержения царского режима.

Кулебяка только что ушла – судя по всему, ей надоело бессмысленно орать – ни ответа, ни привета, злоумышленник не пойман, а пальцем показывать будут! Перельман тоже умотал – довольный донельзя, с лютой, сквозившей в глазах жаждой растрезвонить по всему санитарскому корпусу, что Кулебяка-то – ага, как обделалась! А Андрей решил немного промяться – до курилки.

Закончив крошить, Андрей ласково погладил доску: – Вещь!

Как часто случается во время ремонта, строители пришлой национальности заменили старые двери на новые, наполовину стеклянные, а массив кедра попытались вывезти под покровом темноты, хотя главврач строго-настрого приказал не трогать, а оставить ему для дачи. На беду гастарбайтеров охранять ценное дерево поручили проверенному больничному сторожу по прозвищу Бобик.

Сторож не подкачал и вовремя вызвал наряд полиции – как только учуял, что вот-вот должна свершиться кража. Неудачливым несунам пришлось ретироваться не солоно хлебавши, поскольку полиция прибыла незамедлительно. Скорость реакции правоохранителей можно объяснить просто – объект режимный, пользуется заслуженной дурной репутацией, а массовый побег психов на свободу входит в тройку самых сильных фобий, которыми страдают горожане по месту жительства.

Полицейские были уверены, что случилось страшное – под заунывные звуки сирены прибыло два воронка, оттуда выскочили восемь дюжих сотрудников с автоматами и капроновыми сетями, которыми они намеревались отлавливать нарушителей спокойствия. Но вместо массового побега они обнаружили только пьяного сторожа, который размахивал зазубренным крестьянским серпом и истошно орал, что никому не позволит расхищать больничное добро.

Пришлось успокаивать сторожа, он и рассказал, что двери эти – суть культурное наследие дореволюционных времен, и он ни за что не отдаст их на поругание или же на распил – разве что после личного распоряжения самого министра! И даже главврачу и то – отдавать не намерен! А серп этот совершенно безобиден, его подарил сторожу племянник, приехавший давеча погостить из села Чумазое Владимирской области вместе с женой и двумя детьми. А сам сторож никоим образом не собирался нападать на стражей закона, зато отогнал банду головорезов, решивших украсть кедр и сделать из него красивые наличники.

В общем, скандал и ночной переполох замяли, однако взамен главврач (ух, и ругался же он матом!) вынужден был безвозмездно передать двери в отделение полиции, чьи сотрудники чуть не обделались от страха, увидев перед собой оскаленную рожу с безумными глазами, а под ним тело, размахивающее серпом.

Двери распустили на доски, и из досок изготовили великолепные лестничные перила, которым сноса не будет еще лет двести. Использовали всю древесину – остался только неприкаянный кусок полметра на полметра, который бравые полицейские торжественно вернули назад в больницу с общей заверенной петицией не наказывать сторожа-благодетеля.

Главврач с поклоном принял подарок, налил всем по сто пятьдесят чистого спирта, полицейские выпили за мир во всем мире, после чего и скрылись на своих бронеавтомобилях в неизвестном направлении. А кусок дерева в итоге был повышен до ранга птичьей кормушки и установлен за окном в курилке, чтобы сотрудники не просто так тратили время на отравление никотином, но и заботились о пернатых братьях наших меньших.

– Летите, летите! – Андрей еле успел одернуть руку – на свежие крошки спикировал невесть откуда взявшийся голубь и принялся яростно клевать, смешно запрокидывая голову и крутясь на месте, словно вентилятор.

Как известно, там, где появляются голуби, более мелкой живности места нет – вот и сейчас сизарь был единственным хозяином на всей доске, а решившие было позавтракать воробушки и синички с писком разлетелись в стороны и далее уселись на ветвях близлежащего дерева, гневно осуждая иждивенческую политику голубя. А тому хоть бы хны!

Андрей с сигаретой в зубах наблюдал за птичьим гвалтом. Раньше он не проявлял интереса к живой природе, но надо же – вошел во вкус и теперь даже иногда спорил сам с собой – окажутся ли воробьи настолько наглыми, что попробуют оспорить гегемонию голубей, или испугаются и упорхнут, как и в этот раз.

– Голубь, конечно, страшный! А как воевать с таким страшным, большим и наглым? – Андрей взял из угла деревянную отломанную планку от ящика – в ящике пару недель назад в больницу привезли огромный стационарный стетоскоп. Стетоскоп позволял не только слышать всё, что творится внутри пациента, но и классифицировал звуки по их качеству, определяя наличие того или иного заболевания по косвенным признакам и второстепенным шумам. Особенно хорошо он подходил для головы. Как известно, голова – предмет темный, и без стетоскопа никак нельзя!

– Сейчас я тебя огрею по хребтине-то, мешок с перьями! Или натравлю на тебя Пафнутия! – Андрей представил, как жирный кот бросается вперед и плотоядно выдирает хвост у голубя, – вот полетаешь тогда, полетаешь! Как фанера над Парижем! Привык жрать, скотина, от пуза, в то время как дети Африки голодают!

Андрей тщательно прицелился и метко ткнул голубя в пах. Тот с клекотом дернул головой, расправил крылья и спикировал на землю, всем своим видом выражая презрение Андрею. Сама поруганная невинность, да и только!