Читать книгу - "Восточная стратегия. Родом из ВДВ - Валентин Бадрак"

О, Алексей с удовольствием рассказал бы, как недавно встреченный им на улице Антон Терехов, вечный отличник Тереха, без сомнений ушедший из армии, к его удивлению, раньше всех, поведал о своих сногсшибательных успехах на рынке. Что из их взвода уже и Утюг подался в непонятный бизнес в Москве, что Губа, над которым все смеялись, осел в каком-то банке в Саратове, что уволился даже Сизый, живший всегда в своем неприхотливом тусклом мирке.

И уже совершенным табу стало бы откровение, что в армии он ощущает свое собственное отупение. Что его разум, во всякие времена требующий духовной пищи, стремительно усыхает и отмирает как непотребный военному организму атавизм. Но и сказать, что он безумно доволен службой, означало соврать. Ведь любое вранье таило в себе слишком большую опасность разоблачения, а он страшится почти фантастической осведомленности этого пиджака из разведки. Потому он постарался ответить осторожно и дипломатично:

– На этом этапе она меня удовлетворяет. Однако не буду скрывать, что я всегда готовил себя для чего-то большего. И я чувствую себя способным на большее…

Разведчик встал из-за стола и прошелся по кабинету, как бы для снятия напряжения. Или, может быть, обдумывая новые вопросы. Он вел себя так, как будто Алексея не существует. Подошел к окну, посмотрел на шагающих по плацу курсантов младших курсов. Затем прогулялся почти до двери, все время поигрывая своим карандашом и искоса поглядывая на старлея. Как будто хотел рассмотреть его со всех сторон. Алексей застыл, еще более напрягаясь и сжимаясь внутри. Взгляды эти ему были неприятны. В пытливости, в логических размышлениях офицера из Москвы проскальзывало нечто, что он не мог понять, не в состоянии был уловить ход его мыслей, и это напрягало. Этот человек, делавший по ходу беседы беглые записи в блокноте, как казалось Алексею, видел все его нутро. Когда он прохаживался, то ступал как-то с пятки на носок, нарочно немного хлопая подошвой по линолеуму, и Алексей мельком заметил, как до блеска начищены его туфли. «Верно, дорогая обувь, купленная в модном бутике», – почему-то подумал он, невольно сравнивая со своей, единственной парой тупоносых туфлей, невостребованными пылящихся в шкафу.

– Почему вы остались служить в училище, ведь в некоторых, всем известных местах продвижение по карьерной лестнице гораздо быстрее?

«Вытаскивает из меня признание моей тайной нелюбви к плацу и выхлопным газам боевых машин», – подумал Алексей. – Клещами тянет. Не выйдет, товарищ полковник». Он выстроил пространный, аргументированный ответ.

– Для меня этот выбор был прост. В курсантские годы я занимался офицерским четырехборьем, выступал за училище на чемпионате ВДВ. Мастера спорта мне не присвоили, не добрал по очкам, но результаты мои остаются стабильными и позволяют рассчитывать на третье-четвертое место на состязаниях такого уровня, мы ведь друг друга хорошо знаем. Так сложилось, что именно в нашем курсантском батальоне были наиболее сильные спортсмены и выпуск заметно ослабил училищную команду. Многим из них предлагали остаться служить в училище, но по разным причинам они выбрали иные места службы. Меня предложение кафедры физической подготовки вполне устроило. Тем более что у меня жена – из местных.

– Чем для вас является спорт? Нет ли у вас желания быть спортсменом?

Опять заложил в вопрос противоречие. Ведь выходило, что он остался служить из-за спорта.

– Ну что вы. Спорт – скорее универсальный способ поддерживать хорошую спортивную форму, которая важна при выполнении моих функциональных обязанностей. Хотя как командир роты я могу в большинстве случаев сопровождать тот же переход в учебный центр на машине, но какое тогда отношение будет у курсантов к своему командиру. Я хожу в полевой учебный центр Сельцы в пешем строю, и из пятидесяти пяти километров добрых пятнадцать – двадцать – бегом. Так что моя подготовка имеет прямое отношение к службе, на этом я могу настаивать не кривя душой.

– Вы стали командиром четырнадцатой роты спецназовцев. Мне говорили, что в училище считается большой редкостью назначение, так сказать, непрофильного командира, не из спецназа. Как вы можете это объяснить?

Алексей ждал и этого вопроса. Тут, разумеется, тоже не все было просто. Ответить, что полковник Мигулич замолвил за него слово? После того как Алексей рассказал тому о встреченном в городе Терехове и его художественных описаниях успехов на рязанском рынке, Иван Тимофеевич проговорил с ноткой отцовской строгости: «Леша, ты на рынке промышлять не сможешь. Ну не такой ты человек, чтобы на бюстгальтерах капиталы растить – через два месяца волком выть начнешь». Прозорливый мужик этот Мигулич! Прозорливый и в то же время несчастливый. Может быть, даже из-за своей патологической интеллигентности, какой-то несвойственной грубовато-туповатым военным мягкости под блестящей упаковкой полковничьих погон. Но сказать о Мигуличе больше, чем о начальнике кафедры училища, Алексей считал немыслимым. Ведь так можно бросить тень на человека, который ему уже дважды помог в жизни и которого он безмерно уважал. Как отца.

А управляться со спецами Алексею, конечно, было не просто. Когда он пришел на первый подъем, четвертый курс попробовал его протестировать на прочность. «Фу, что-то траками запахло», – глухо, как из медвежьего логова, проворчал один из сержантов. Спецназовцы считали себя элитой, греша таким же отношением к общему факультету, как вся десантура к остальной «некрылатой пехоте». Но вместо всплеска эмоций новый ротный подошел к двухярусной кровати и перевернул ее, вывалив на пол косматое чудовище с большой головой, которая на показухах использовалась для разбивания кирпичей. Но шипение и злая ругань в адрес нового ротного улетучились, когда пошли марши и кроссы. Все это молниеносно проплыло перед Алексеем, но маленькие темные точки узко посаженных глаз за столом напротив него врезались сверлами в его обнажившуюся беззащитную душу, и выдержать напор этого непрерывного сверления было непросто.

– Я думаю, что дело все в том же спорте. И может быть… – тут Алексей осекся, но затем решительно продолжил: —…и может быть, в особой обособленности спецназа. Спецназ действует маленькими группами, даже не ротами и тем более не частями и соединениями, как ВДВ. И если во втором случае сбой на уровне одного человека допустим и даже предусматривается, то в спецназе буквально от каждого зависит исход боевой операции. Я по своей структуре личности являюсь большим приверженцем повышенной индивидуальной роли… Может быть, это сыграло роль, но точнее может ответить подполковник Кротополов, потому что он давал «добро» на мое назначение и без его позитивной оценки назначение было бы невозможно.

– Подполковник Кротополов хорошо оценивает вашу работу в качестве командира роты. Но добавляет, что при выборе вас в ротные его никто не спрашивал.

Последние слова разведчик особо подчеркнул. Откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Не верит! Или знает, черт пархатый! С неимоверным трудом Алексей выдержал пронизывающий, с прищуром, взгляд дотошливого разведчика.

– Не знаю, – ответил Алексей четко, с такой же ровной модуляцией, как отвечал командиру батальона. – Мне тут нечего добавить. Вероятно, я не до конца информирован.